Гамлет и Артур Шопенгауэр

Велю тебе! Заклятью в лад,
В себе самом носи свой ад!

Из Дж.Г. Байрона

«Ужели слово найдено?». Ужели Гамлета удалось, наконец, определить, очертить как некий известный тип? Все уверовали в это. Ад — адом, но про ад интеллигенты и философы предпочитали не говорить: мистика всегда их смущала и заставляла невозмутимо пожимать плечами. Зачем нужна мистика, если и без неё всё стало понятно? Принц разоблачил себя: теперь всё о нём ясно, его можно описать и определить, как бабочку в гербарии, и даже повесить над ней дощечку с надписью: такой-то вид, такое-то семейство. В XIX веке нашли этот вид — психологический тип Гамлета: меланхолик-гипостеник, каковым его считали Генрих Гейне, И. Тургенев. И наконец-то Гамлет был пришпилен к определенной философии — философии расколотого человека. Шопенгауэр дал замечательное обоснование пессимизма мыслящего человека нового времени на основе своей теории воли («Мир как воля и представление»).

По этой философии, ум и воля находятся в изначальном непримиримом противоречии, но ум — этот величайший мошенник — всегда выгодно продает свои услуги всевластной и циничной воле, делаясь её органом в борьбе за существование. В рассказе Л. Андреева «Мысль» легко можно прочитать иллюстрацию этой шопенгауэровской идеи. «Кому я в себе буду верить? — восклицает доктор Керженцев. — Подлой и ничтожной мысли, лживому холопу, который служит всякому? Он годен лишь на то, чтобы чистить сапоги, а я сделал его своим другом, своим богом». Ум, если ему хорошо заплатят, оправдает любое злое намерение воли. Он оправдает также и трусость, бездействие воли, и это представление о Гамлете мы уже видели у Шестова: своим умом Гамлет оправдывает свое бездействие. Тем самым именно ум обращает человека в труса, в ничтожество, в отъявленного негодяя.

Признаваясь, что ум превращает его в отъявленного негодяя, Гамлет заставляет нас верить, что он тип Керженцева, идеальный тип расколотого человека, раб своего ума. Мы верим, что Гамлет — шопенгауэровский тип пессимиста, ибо философия говорит нам: для мыслящего человека осознание жалкой роли своего ума есть осознание своей трагедии, источник пессимизма и меланхолии.

Эта концепция много обещала. Она отвечала на самый трудный вопрос: почему Гамлет столь неуловим как личность? Теперь давался ответ: принц датский и не мог быть показан как личность; его личность подавлена его умом, так что он вообще не живой человек: «одно только — он мыслитель» (Л. Шестов), т. е. ходячая мудрость, некий кладезь мыслей. Эта «мудрость» подчиняет себе и, в конце концов, уничтожает в человеке личность, а самого мудреца делает несчастным человеком, осознающим безысходность своего положения. Поэтому пессимизм и меланхолия Гамлета столь глубоки, что их нельзя объяснить одними его семейными несчастьями, сколь бы ужасны они ни были.

«— Что ж кажется тогда столь редкостной тебе твоя беда?» — в недоумении спрашивает королева своего сына. Недоумение королевы Гертруды вполне объяснимо. Вполне понятно, что она не может понять: какая такая особенная причина Гамлетовой печали? Примечательно то, что в этой сцене первого акта Гамлет ещё не знает, что его отец убит — он пока ещё верит, что отец умер от укуса змеи. А уж лицо его мрачнее тучи. «Опять покрыто тучами лицо» — это так обидно для любящей матери. Она знает одно: «Так создан мир: что живо, то умрёт». Отчего её сын столь мрачен? Сын ничего вразумительного ей так и не может ответить. «— Мне "кажется" неведомы». Он хочет лишь сказать, что его печаль неподдельна, и только.

Видно, слово найдено. «То была печаль более высокого порядка, скорее печаль ума», — подытоживает общее мнение Анатоль Франс. Печаль ума, трагедия ума.

Кто же объяснил эту «трагедию ума»?