Трагедия Гамлета — не трагедия ума

Однако версия «расколотого человека» не будет до конца развенчана, если не развеять главную, рождённую Л. Шестовым иллюзию — о трагедии Гамлета как трагедии систематического ума. Шестов, как мы видели, не скрывал своей неприязни к такому типу интеллекта: систематическая, замкнутая на себе самой мысль — «верный признак духовной ограниченности», ибо она имеет дело только с «отвлечённым, т. е. мёртвым порядком вещей». Такое мышление игнорирует душу человека, его переживания и всю его личную, индивидуальную жизнь, заключающуюся, конечно, не в одних только мыслительных упражнениях.

Было ли у принца Гамлета такое мышление? Гамлет — соблазн для всех своих будущих интерпретаторов. Он даёт им повод для самых различных определений и оценок своей личности, но ни одно из них не позволяет уловить эту личность, так что все интерпретаторы, в конце концов, попадаются в ими же устроенную ловушку. Пытаясь «поймать» Гамлета, уловить его с помощью очередного определения, они сами оказываются рыбкой, которую Гамлет ловит на очередную наживку.

Так и в этом случае: принц даёт повод думать, что он — типичный мыслитель-систематик. Это — очередная наживка. В сцене на кладбище перед Горацием, рассуждая о судьбе праха Александра Македонского, или в сцене с Клавдием, где принц доказывает королю, что тот может совершить «круговые объезды по кишкам нищего», мы действительно видим только мёртвые рассуждения о мёртвом черепе, о том, что сгинуло прахом, о мёртвом порядке вещей. Гамлет, каким он является в этих сценах, подобно другому принцу, Гаутаме, увидел бы в цветущем теле женщины не более чем мёртвый скелет, ибо ничто живое его не интересует. Здесь Гамлет — систематический, копотливый и дотошный философ; таким нам его уже определяли и до Л. Шестова.

Итак, пусть Гамлет — мыслитель-систематик. Уловил ли его Шестов этим определением? Нет, пойман не Гамлет, пойман сам ловец — Шестов. Ибо возникают вопросы, ответа на которые принц не позволяет найти. Почему он, принц, обладающий последовательным систематическим умом, ни разу не использует этот ум так, как его использует Брут, — для достижения определённой практической цели? Гамлет — не Илья Обломов, у него есть ясно сознаваемая цель, как есть она и у Брута. Отчего Гамлет не идёт к цели? Ответ кажется подкупающе очевидным: от неспособности к практическим действиям (чем бы эта неспособность ни была обусловлена: безволием, незнанием жизни или чем-то другим).

Это представление опровергается всей сюжетной линией драмы. По сюжету пьесы мы не раз видим, как Гамлет в практической жизни «переигрывает» и побеждает самых практичных и искушённых в придворных интригах людей, хотя сам не имеет ни любви, ни даже склонности к интригам. Этот «теоретик» заставляет сугубо практических людей попадаться в те же самые силки, которые они расставляют, чтобы опутать Гамлета. Такая же участь ждёт всех, что-либо умышлявших против принца. Лаэрт перед смертью признаёт это: «Я ловко сети, Озрик, расставлял...» Да, расставлялись сети, как всегда, ловко, но в сети, как муха в паутину, попадали все те, кто их расставлял.

Гамлет, владеющий мыслью как своим послушным орудием, Гамлет, умеющий действовать (и действующий), Гамлет, видящий цель, — этот Гамлет ничего не делает для достижения своей личной цели. На что направлены действия принца? Его интеллектуальные игры кругом сеют смерти — зачем они ему? По всему сюжету видно, что Гамлет не хочет убийств и не стремится к ним, тем более убийств людей, ни в чём перед ним не повинных, таких как Полоний или Розенкранц с Гильденстерном, и далее им любимых, таких, как его мать или Офелия. И, тем не менее, все убийства происходят через Гамлета, над ним нависает проклятие убийств. И Гамлет чувствует, что его преступления будут идти crescendo, ему не остановить их. После убийства Полония он говорит матери: «Несчастья начались, готовьтесь к новым».

Не вините, однако, в этом никакую «судьбу», не зависящие от принца обстоятельства (это — версия Брандеса). Удары «судьбы» вершатся не над Гамлетом — они вершатся самим Гамлетом, они — элемент игры, которую принц ведёт на созданной им театральной сцене.

Почему принц употребляет свой ум столь дурным образом? Что бы ни говорил Брандес, над Гамлетом никогда не довлеют обстоятельства. Его ум позволяет ему не только не теряться перед обстоятельствами, но и торжествовать над людьми при любых обстоятельствах. Тогда почему он оказывается в обстоятельствах, когда он вынужден нести невинным людям зло, а истинного злодея (Клавдия) оставляет безнаказанным? Так, он использует свой острый аналитический ум, составив и осуществив мастерский план убийства двух своих школьных друзей, убийства, которое ему ни для чего не требовалось. Но он ни разу не составил плана убийства Клавдия — того единственного, что от него требуется и с чем он сам всё время торопит себя.

Все эти вопросы так и остались без ответа.

Систематичность ума не помешала Бруту оставаться личностью, живым лицом. Напротив, последовательность его мыслей способствует последовательности его действий, и это делает личность Брута целостной и монолитной. Его действия, продиктованные его последовательной мыслью, разумны, и потому Брут ясен нам, как чистый голубь при белом свете дня, тогда как Гамлет остается неуловимым и тёмным. «Мрачная проблема» ни на йоту не подвигается к разрешению.