1. «Венецианский купец»¹

Драма «Венецианский купец» впервые издана в 1600 г., и этот текст послужил основой для издателей первого фолио 1623 г. Они поместили пьесу в раздел «Комедии», хотя комическое начало выражено слабо, а поставленные проблемы серьезнее, чем в шекспировских комедиях. Время создания установлено приблизительно. Драму упоминает Фрэнсис Мирес в сочинении «Сокровищница мудрости», изданном в 1598 г. Импульсом для создания этого произведения могла послужить казнь врача еврея Лопеса в мае 1594 г., обвиненного в намерении отравить королеву Елизавету, хотя это обвинение не было доказано. Кроме того, в тексте есть намек на победу английского флота под Кадисом, а сведения об этом событии достигли Англии в июле 1596 г. Позднее английский ученый XVIII в. Ричард Фармер² установил, что Шекспир использовал для речей Шейлока в суде сборник судебных речей разных авторов, собранных французом Александром Силвейном — в английском переводе сборник был издан в 1596 г. Предполагают, что Шекспир написал драму в конце 1596-начале 1597 гг.

Главный источник сюжета установил еще в середине XVIII в. издатель и комментатор Шекспира Эдвард Кейпел — это новелла Джиованни Фиорентино, вероятно, известная в английском переводе, который не сохранился. Там рассказана история купца, который взял у еврея ростовщика сумму, чтобы помочь своему другу Джаннотто в третий раз снарядить корабли и отправиться в Бельмонт для завоевания невесты. Два раза он терял корабли, потому что, по условию леди, ее претенденты должны овладеть ею в брачную ночь, а если не сумеют, теряют богатство. В третий раз Джаннотто получил совет не пить за ужином, так как леди давала снотворный напиток. И Джаннотто победил, но забыл о сроке векселя и вернулся, когда ростовщик требовал уже свой «фунт мяса». Положение спасла леди из Бельмонта, которая прибыла как молодой судья и в благодарность выпросила у Джаннотто перстень, подаренный ему женой. Некоторые факты использовал Шекспир. История о выборе трех ларцов была известна из новеллы в сборнике «Деяния римлян», популярном в английском переводе.

Шекспир наполнил драму актуальными для его времени темами, но осветил их в ином духе, чем Кристофер Марло в драме «Мальтийский еврей». Там злодей Варавва страшен, но весь мир живет по тем же законам. Когда губернатор Мальты Фарнезе читает ему наставление из евангелия «жадность — ужасный порок», Варавва отвечает: «Да, но воровство — еще худший». Преступления Вараввы настолько чудовищны, что многие критики увидели в этом образе карикатуру. Однако цели Марло были весьма значительны: он живописал поразительную хитрость Вараввы, его энергию, предприимчивость, живучесть при всех правлениях, способность все силы ума и все страсти подчинить накоплению несметных богатств. Марло воплотил в этом образе дух эпохи первоначального накопления, культ золота, стремительное развитие мировой торговли, грандиозные масштабы торговых и финансовых предприятий. Но все таланты Вараввы подчинены не только накоплению, но и ненависти к христианам, которые препятствуют его деятельности. Ослепленный своей ненавистью, он попадает в ловушку, приготовленную им для врагов. Некоторые моменты из драмы Марло Шекспир сохранил, в частности, в освещении мотивов ненависти Шейлока к христианам — это не только месть за унижения, но и экономические основы: он ненавидит всех, кто мешает ему наживать богатство. Однако, в отличие от своего предшественника, Шекспир создал более многосторонний человеческий характер — эту особенность давно заметил А.С. Пушкин, сравнивая образы скупца у Мольера и у Шекспира: «У Мольера скупой — скуп — и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен»³.

Шекспир создает монолог Шейлока в защиту евреев, и в этом его возражение не только Кристоферу Марло, но и тем современникам, которые были охвачены расовым предубеждением, особенно после процесса по обвинению еврейского врача Лопеса в намерении отравить королеву Елизавету — даже сама королева, по некоторым свидетельствам, не была уверена в виновности Лопеса. Объективность Шекспира проявилась и в этом монологе Шейлока, и в изображении любви Джессики и христианина Лоренцо, хотя Джессика не просто бежит из дому, но и похищает деньги и драгоценности. Реакция Шейлока воспринимается в комическом свете: трудно сказать, о чем он больше горюет — о бегстве дочери с христианином или об утрате ценностей.

Из истории Англии Шекспир знал, что ростовщики, особенно эмигранты из других стран, всегда вызывали протесты не только у простого народа, но и в парламенте, который часто требовал у короля изгнать «чужеземцев». Холиншед сочувственно пишет о подобных требованиях, поскольку эти «чужеземцы» «садились англичанам на шею и считали это законным». Внимание драматургов к конфликтам на национальной почве сказалось в пьесе «Сэр Томас Мор», где изображен мятеж лондонских ремесленников против иноземцев. Некоторые критики не без оснований предполагают, что речь Томаса Мора, обращенную к мятежникам с призывами к человечности, написал Шекспир (в рукописи отдельные листы написаны разными почерками).

В драме «Венецианский купец» Антонио вызвал к себе ненависть Шейлока не только потому, что он христианин. Шекспир пояснил, что главная причина в другом: Антонио снабжает деньгами в долг без процентов и тем подрывает основы ростовщичества. Любопытное оправдание своего ремесла Шейлок находит в Библии. Библейские реминисценции встречались и раньше в речах самых разных персонажей в драмах на сюжеты из английской истории, например, Генрих VI пытался с помощью библейских наставлений примирить врагов, но эти попытки вызывали всего лишь раздражение и у врагов и у сторонников благочестивого короля. Ироническое восприятие евангельских заповедей сказывалось в монологах и репликах Ричарда III, в комическом стиле обращается к священному писанию сэр Джон Фальстаф. В приведенных примерах библейские цитаты, заповеди, наставления соответствовали характерам и целям персонажей.

Иные цели преследует Шейлок, который в драме не проявляет религиозного отношения к жизни и к людям, а в высшей степени обладает таким смертным грехом, как жажда богатства. Характерно, что одним из самых любимых библейских персонажей является для Шейлока Иаков. Сын Исаака и Ревекки, внук прародителя евреев Авраама, Иаков пользуется любовью Бога, который ему помогает во всех делах. Для Шейлока, да и для всех почитателей Ветхого Завета, Иаков служит примером предприимчивости и хитрости в достижении жизненных благ. В Книге Бытия рассказана история его поступков, которые вызывают восхищение авторов текста. Он появился на свет чуть позже Исава, но купил у брата право первородства: когда после тяжелой работы Исав пришел голодный, то Иаков предложил ему продать первородство за чечевичную похлебку. С помощью Ревекки он обманул умирающего Исаака: тот благословил его как старшего сына, потому что уже ослеп, а Иаков набросил на тело шкуры и выдал себя за волосатого брата.

В драме Шейлок упоминает эпизод из того периода жизни Иакова, когда тот работал у своего дяди Лабана, чтобы получить в жены его дочь Рахиль. Однако после семи лет Лабан подсунул в брачную ночь пьяному Иакову старшую дочь Лию — в глоссах Женевской библии есть пояснение, что Лабан хотел заставить Иакова служить ему еще семь лет. Лия родила ему шестерых детей, а Рахиль, которую Иаков наконец получил в жены, долгое время была бесплодной. Она заметила, что сыновья приносят Лие растение мандрагору, и попросила сестру поделиться с ней. Лия согласилась с условием, что Рахиль уступит ей мужа, чтобы еще родить, — и Рахиль продала на время Иакова. Подобное поведение женщин не осуждается, ибо, по убеждению авторов и комментаторов, плодовитость — главное достоинство женщины и все средства оправданны. Не вызывает осуждения и другой поступок Рахили: она отдала Иакову в наложницы свою служанку, как это когда-то сделала Сара, отдав Аврааму Агарь (этот момент упомянут в реплике Шейлока о Ланчелоте «семя Агари»).

Однако самый изобретательный и хитроумный поступок Иакова — приобретение большого количества ягнят и козлят, когда Иаков уже задумал покинуть Лабана. Он заключил договор, что получит пестрых новорожденных, а затем отобрал самых здоровых маток и в моменты зачатия ставил перед ними прутья тополя, орешника и каштана, на которые нанес белые полосы — тогда ягнята и козлята рождались пестрыми. Эту хитрость и прославляет Шейлок, называя уловку Иакова «благословением». Когда Антонио спрашивает, какое отношение имеет рассказ к ростовщичеству, Шейлок поясняет, что свое богатство он заставляет «плодиться», как это делал Иаков. Антонио комментирует рассказ своему другу Бассанио: «Дьявол может ссылаться на Священное писание в своих целях». Упоминание в речи Шейлока о его друге, преуспевающем ростовщике Тубале, также связано с библейским текстом «Тубал, богатый еврей моего колена», — говорит Шейлок, и эта реплика проясняет генеалогию Шейлока: в Книге Бытия (10:2) Тубал — один из сыновей Иафета (у Ноя было три сына: Хам, Сим, Иафет, и каждый имел многочисленных потомков). Косвенно, это замечание Шейлока намекает на древнееврейское «колено», ведущее начало от Иафета, «колено», особенно восхваляемое в Библии. Любопытно, что во второй части хроники «Генрих IV» принц иронизирует над теми, кто из тщеславия возводит свой род к библейскому Иафету.

Библейские реминисценции в речах Шейлока (их больше, чем здесь упомянуто)⁴ проясняют в завуалированном стиле весьма критическое отношение Шекспира к некоторым эпизодам из Ветхого Завета: цели, ремесло и общее отношение к жизни Шейлока соотнесены с древними событиями и героями из истории еврейского народа — таким образом, Шейлок предстает как воплощение древнейших принципов, освященных в Библии, где богатство представлено как дар бога своим избранным сынам; благодаря богу Авраам, Исаак, Иаков, Соломон получают необыкновенное богатство, долголетие и многочисленное потомство.

Шекспир наделил Шейлока изобретательным умом, знанием законов того общества, в котором он живет, способностью страстно и убедительно защищать свой народ и свою собственность и при этом показал, что ненависть Шейлока к Антонио трудно объяснить разумными причинами, она не имеет рациональной основы. Эта особенность вражды Шейлока раскрыта в его собственной речи, когда он отказывается объяснить причину:

Так склонность,
Страстей хозяйка, направляет их
К любви иль отвращенью. Вот ответ мой?
Как объяснить нельзя определенно,
Из-за чего один свиней не любит,
Другой — невинной и полезной кошки,
Волынки — третий, но неодолимо
Он слабости постыдной поддается
И угнетенный, угнетает сам, —
Так не могу и не хочу назвать
Других причин тому, что я веду
Безвыгодный процесс против Антонио,
Чем ненависть. Что, это не ответ?

(IV, I, перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник)

В этой речи можно видеть косвенное суждение самого Шекспира о вековых проявлениях вражды евреев и христиан. Бассанио пытается логическими доводами убедить Шейлока: «Да можно ль всех убить, кого не любишь?», «Неужели сразу / Должна обида ненависть родить?» — Все попытки оказываются бесполезными, и Шейлок защищает свое право получить неустойку, ссылаясь на законы Венеции: «Мне отказав, вы ввергнете в опасность / Республики законы и свободу». Особенно значительные аргументы добавляет Шейлок, приводя в пример незыблемые законы собственности:

У вас немало купленных рабов;
Их, как своих ослов, мулов и псов,
Вы гоните на рабский труд презренный,
Раз вы купили их. Ну, что ж сказать вам:
«Рабам вы дайте волю; пожените
На ваших детях; чем потеть под ношей,
Пусть спят в постелях мягких, как у вас,
Едят все то, что вы»? В ответ услышу:
«Они — мои рабы».

На эти аргументы дож ничего не может возразить. И если ненависть Шейлока иррациональна, то защита собственности и ссылки на законы Венеции вполне логичны и убедительны: если собственность охраняется законами государства, то Шейлок реализует свое право на собственность. Проклятия своих врагов Шейлок встречает спокойно, уверенный, что закон на его стороне. В призывах Порции к милосердию Шейлок не видит угрозы, Порция говорит, прибегая к евангельским текстам, напоминая о милосердии бога, но призывы к милосердию не могут поколебать Шейлока. И когда Порция подтверждает его право получить неустойку, Шейлок восхваляет судью как нового Даниила. Впоследствии его враги иронически повторяют это имя. Даниил, один из самых знаменитых библейских мудрецов, стал символом судьи и пророка, чьи деяния вызывали неизменное восхищение, — они изложены и в Книге Даниила и в апокрифической истории Сусанны, оклеветанной двумя старцами. В драме это библейское имя введено с иронией, ибо сразу же выясняется, что Порция прибегла к хитрости: в договоре не сказано о праве пролить кровь, а кроме того, истец не может вырезать больше или меньше фунта. Шейлок посрамлен, как и в легенде, однако Шекспир ввел добавление: Порция обвиняет его в покушении на жизнь христианина, что с точки зрения юристов неправомерно. Однако позднейшие споры юристов отвлекают от главной темы — соотношение правосудия и милосердия. Евангельские проповеди Порции не помешали ей отвергнуть милосердие по отношению к Шейлоку и конфисковать его имущество в пользу своих друзей, в частности и в пользу Джессики и Лоренцо.

В отличие от Кристофера Марло, Шекспир представил Шейлока не как извращение человеческой природы и почти патологического злодея, каким выглядит Варавва, а как порождение мировосприятия, типичного для древнейших времен и для жизни Венецианской республики. Национальные конфликты в его драме связаны с более глубокими отношениями собственности, — и в этом проявилось своеобразие авторской позиции. Столкновение еврея и христианина в данной драме получило глубокое историческое и социальное освещение, и образ Шейлока приобрел типичность. Как и во многих других пьесах, Шекспир не только психологически обогатил характеры, найденные в источниках, но и соотнес мотивы поведения персонажей с закономерностями жизни общества и государства.

Восприятие драмы «Венецианский купец» во все эпохи отражало расовые симпатии и пристрастия актеров и критиков. Подобно тому как трагедия «Кориолан» никогда не ставилась на сцене в таком виде, как написал ее Шекспир, но всегда в переработках, отражающих социально-политические взгляды режиссеров, так и «Венецианский купец» вплоть до XX в. ставился в театральных обработках. Уже в XVIII в. актер Чарльз Маклин превратил Шейлока в трагического героя, в интерпретации выдающихся актеров Эдмунда Кина, Чарльза Макреди, Генри Ирвинга Шейлок воплощал героя-страдальца и мстителя за свой народ. В критических исследованиях много внимания уделялось вопросам чисто юридическим, при этом аргументация Порции подвергнута сомнению, а ее требование конфискации имущества и обвинение Шейлока в покушении на жизнь христианина некоторые юристы объявляли незаконными. В финале Шейлок, по мнению критиков, вызывает симпатии зрителей — естественно спросить, каких зрителей и в какое время, — подобная модернизация порождена актуальностью поставленных в драме вопросов. Однако многосторонность и объективность Шекспира не должны порождать субъективные комментарии. В драме «Венецианский купец» не только выражено глубокое понимание многовековых отношений евреев и христиан, но также создан сложный, своеобразный характер Шейлока, охваченного разными страстями и наделенного чувством собственного достоинства. И все-таки он не является, по замыслу Шекспира, трагическим героем: если бы целью драматурга было возбудить к поверженному Шейлоку сочувствие, то его уход после суда в подавленном и болезненном состоянии мог бы служить финалом.

В драмах Шекспира финальные сцены имеют очень большое значение для понимания авторского замысла. Шекспир писал для своего времени, во многих отношениях он гениально понимал сложные и запутанные проблемы многих времен, но он не мог предвидеть развитие событий в далеком будущем, поэтому после сцены суда следует несколько сцен, где шутливое, комическое настроение всех персонажей резко контрастирует с темой страданий Шейлока, получившего возмездие, — для Шекспира, как и для зрителей его времени, юридическая казуистика не играла в данном случае существенной роли. Лирическая музыкальная сцена — диалог Лоренцо и Джессики — напоминала зрителям о знаменитых любовниках прошлого, а шутливая мистификация Порции и Нериссы в их обращении с мужьями завершается прославлением талантов и находчивости женщин, умеющих спасти близких от гибели. Поэтому нет оснований считать пьесу трагедией.

Примечания

1. Драма «Венецианский купец» привлекла внимание юристов, которые сопоставили ее с историей и практикой английского судопроизводства. Нет возможности перечислить юридические трактаты, посвященные Шекспиру, назовем лишь опубликованные на русском языке: Оксъ М.А. Правовые идеи в художественных произведениях, в частности у Шекспира. Одесса, 1886; Голль А. Преступные типы в произведениях Шекспира. Одесса, 1909; Иеринг Р. Борьба за право. СПб, 1912; Колер И. Шекспир с точки зрения права (Шейлок и Гамлет). Пер. с нем. СПб, 1895 (2-е изд., 1899). Анализ восприятия произведений Шекспира русскими юристами дал К.И. Ровда в статье «Шекспир и русская Фемида» (в кн.: Русско-европейские литературные связи. Сб. статей к 70-летию со дня рождения академика М.П. Алексеева. М.—Л., 1966).

2. Farmer R. An Essay on the learning of Shakespeare (1767) A new ed. Basil, 1800. Многочисленные суждения юристов о сцене суда в драме Шекспира собрал в своем издании Х.Х. Фернес: Shakespeare W. The Merchant of Venice Ed. by H.H. Furness. Philadelphia, 1892. App. «Law in the trial scene». P. 403—420. Приведенная в этом издании антология критических суждений свидетельствует о том, что главное внимание критики и актеры уделяли образу Шейлока и проблеме отношений евреев и христиан.

3. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 10-ти т. Изд. 4-е. Т. 8. Л., 1978. С. 65.

4. Подробнее см. в кн.: Комарова В.П. Шекспир и Библия. СПб, 1998.