Длинное отступление. Форд и ошибка в переводе

Замечательный пример того, какая помеха миф, — перевод Пролога к пьесе Джона Форда (1586—1639?) «Разбитое сердце». Форд был в приятельских отношениях с поэтами и драматургами шекспировского кружка, писал хвалебные послания — предисловия к пьесам: Уэбстеру, Шерли, Мэссинджеру и другим. Участвовал в сборнике «Jonsonus Virbius», изданном в память почившего в 1637 году Бена Джонсона. В 1634 году он публикует пьесу «Разбитое сердце» («The Broken Heart»). Пьеса заявлена в Регистр печатников 28 марта 1633 года, приблизительная датировка написания 1631—1633. Отдадим должное переводчику. Пролог написан изящно и стилистически соответствует оригиналу. Но в нем несколько ошибок, уничтоживших смысловой посыл Пролога.

Последние десять строк Пролога в переводе в смысловом отношении довольно темные. Можно спросить, причем здесь миф. При том, что миф блокирует поиск истины, убаюкивая сомнение. Даже если переводчик видит смысловую несообразность в своем переводе, ему не на что опереться, чтобы вникнуть в истинный смысл английского текста. Внутри последних десяти русских строк — между первыми шестью и последними четырьмя — нет смысловой связи. И переводчик даже не пытался ее создать — он не видит ее в оригинале, он ведь во власти представления, не подкрепленного фактами; понятие о том времени у него искажено влиянием лжеистины (мифа о Шакспере). Переводчик не зрит вокруг Форда ситуации, схожей с той, что заключена в сюжете пьесы. И, махнув рукой, позволяет себе дать читателю темный текст. Привожу первые две строки и последние десять.

Английский текст:

Our scene is Sparta. He whose best of art
Hath drawn this piece calls it The Broken Heart...
The Virgin Sisters then deserv'd fresh bays
When Innocence and Sweetness crown'd their lays;
Then vices gasp'd for breath, whose whole commerce
Was wipp'd to exile by unblushing verse.
This law we keep in our presentment now,
Not to take freedom more than we allow;
What may be here thought fiction, when time's youth
Wanted some riper years, was known a truth:
In which, if words have cloth'd the subject right,
You may partake a pity with delight.¹

Русский текст:

Пред нами — Спарта. Автор, чтя искусство,
Вложил в творенье подлинное чувство.
В «Разбитом сердце» плоских шуток нет...
Те только песни и пристали Музе,
Где сладкозвучность с чистотой в союзе,
От них, как черт от ладана, порок
Бросается тотчас же наутек.
А посему нам следует стремиться
Не преступать приличия границы.
Вдруг здесь найдут лишь вымысла печать?
Ведь правду стало трудно различать.
Так помните: внимая ход событий,
Печаль и радость с нами разделите².

Разберем сначала первые две строки. На первый взгляд кажется, что они переведены довольно точно: есть, правда, легкие расхождения, не совсем те акценты, что вполне понятно — сохраняя не только размер, но и рифму, переводчик вынужден позволить себе упускать или заменять некоторые, по его мнению, неважные подробности. Но вчитавшись, замечаешь, что смысл, вложенный автором в Пролог, не понят, а значит, и не передан. Бросается в глаза главное расхождение — не выделено «Разбитое сердце», автор им завершает вторую строку, делая название пьесы смысловым центром высказывания. У переводчика им начинается третья строка, да еще в косвенном падеже: «В "Разбитом сердце" плоских шуток нет", что смещает смысловой акцент, и замысел автора, таким образом, не передан. Выделение подчеркнуто и началом фразы: «He whose best of art / Hath drawn this piece calls it The Broken Heart». («Он (автор. — М.Л.), сочинивший эту пьесу с наилучшим мастерством, назвал ее "Разбитое сердце"».) У переводчика же смысл вводных строчек таков: автор писал эту пьесу, подчиняясь правилу: искусство требует, чтобы рукой поэта водило неподдельное (искреннее?) чувство. Фраза «подлинное чувство» нужна переводчику, чтобы зарифмовать строки: «best of art» он преводит как «чтя искусство». А ведь Форд говорит другое: он призвал весь свой талант, сочиняя пьесу, которую назвал «Разбитое сердце». Пьеса действительно считается его лучшим творением.

Сравните поэтический перевод с подстрочником:

Вы в Спарте. Автор, весь свой дар вложив,
Создал творение «Разбито сердце».

Продолжаю подстрочник:

Тогда (в Спарте) венчали лавром Дев-сестер
За непорочность сладостных стихов.
Бежал порок от чистых песнопений,
Как черт от ладана, в свои пределы.
Пролог велит не мыслить сверх того,
Что автор соизволил показать:
Ведь то, что вымыслом теперь сочтут,
В младое время почиталось правдой.
И коли верно найдены слова,
Печаль у вас разделится с восторгом.

Сначала я перевела «time's youth» — «во время оно». Но тут мне в руки попала статья А.Н. Горбунова «Драматургия младших современников Шекспира» в сборнике пьес «Младшие современники Шекспира», в которой имеются такие строки: «Интересующий нас период в истории английской драмы длился около полувека — с конца 80-х годов XVI столетия вплоть до закрытия театров по настоянию пуритан в 1642 году... Историки литературы и театра обычно выделяют три основных этапа: ранний, зрелый и поздний». Это деление перекликается со строками Форда, и тогда получилось «младое время», то есть то время, когда творил Шекспир и его кружок. Форд принадлежит к более позднему поколению драматургов.

Опубликованный русский Пролог весь до последних четырех строк подчинен одной мысли: только сладкозвучные, чистые песни достойны лаврового венка, только от них бежит в страхе порок, «а посему нам следует стремиться не преступать приличия границы». Тогда как Форд мысль о непорочности относит к Спарте, что выражено прошедшим временем глаголов «deserve», «to crown», «to gasp», «to be whipped»: «deserv'd», «crown'd», «gasp'd», «wipp'd». Речь идет о девственных сестрах Музах, о целомудрии, что было «в Спарте» (аллегория) почтенно — намек на царствование девственной королевы Елизаветы. Так начинает раскрываться аллегория.

Специалисты, занимающиеся литературой того времени, часто становятся в тупик, почему тогда так волновали драматургов платонические браки. Заволнуют, если в платоническом браке жили Ратленд-Шекспир и его жена-поэтесса, не Эросу они служили, а Аполлону. Эрос был ими повержен, как видно на одном титульном листе 1612 года. Таким образом, строки с Музами — указание на то, что время действия пьесы — правление королевы Елизаветы. В Прологе Форд точно разделяет два временных плана — время, когда он пишет пьесу, и время, когда происходили события, аллегорически в ней описанные. И значит, следующая строка (первая из шести последних) ни в коем случае не должна начинаться: «Посему». Она не связана с предыдущими строками ни временными, ни причинно-следственными отношениями. Это предупреждение зрителю и читателю не заходить в догадках и толкованиях слишком далеко, Пролог просит оставаться в рамках смысла, предписанного автором, ведь в основу сюжета легло истинное происшествие, чего гадать, как все было на самом деле по прошествии лет. Предпоследняя пара строк у переводчика и вовсе выбивается: как ни исхитряйся, к общему ходу мысли их не привяжешь. А последние две строки потеряли важную мысль: «Если слова верно передали сюжет («the subject»), то, что сейчас кажется вымыслом, а прежде было правдой, наполнит вас печалью и восторгом». Пролог переводчиком не понят и смысл его не передан, заключенная в русском Прологе мысль принадлежит переводчику. А мысль Форда осталась для читателя за семью печатями: ничего удивительного, ведь за текстом для переводчика не стоит реальность, четыре века — слишком большой срок для обретения фонового знания.

Так же многозначителен и эпилог пьесы:

1 Where noble judgements and clear eyes are fix'd.
2 To grace endeavour, there sits truth, not mix'd
3 With ignorance; those censures may command
4 Belief which talk not till they understand.
5 Let some say, «This was flat»; some, «Here the scene
6 Fell from its height»; another, that the mean
7 Was «ill observ'd» in such a growing passion
8 As it transcended either state or fashion:
9 Some few may cry, «'T'was pritty well...» or so,
10 «But» — and there shrug in silence; yet we know
11 Our writer's aim was in the whole addrest
12 Well to deserve of all, but please the best;
13 Which granted, by the allowance of this strain
14 The Broken Heart may be piec'd up again.

Перевод:

1 Лишь тот бывает справедлив в сужденье,
2 Кто непредвзято смотрит на творенье;
3 Сначала надо замысел понять,
4 А уж потом создателю пенять.
5 Тот скажет: «Плоско, право же»; другая:
6 «Концовка смазана»; «Мысль неплохая, —
7 Заметит третий, — но избит сюжет»;
8 Четвертый возмутится: «Меры нет»;
9 «Есть, — пятый возразит, — но между нами,
10 Уж очень как-то...» — и пожмет плечами.
11 Доступен всем нехитрый наш рассказ,
12 И все же лишь знаток оценит нас.
13 Теперь, когда всю правду вы узнали,
14 Ругайте смело автора, канальи.

Вчитавшись в английский текст, чувствуешь, что он отягощен важной аллюзией. Перевод в этом отношении невинен, нет даже намека на возможную аллюзию. Русская критика поэтому и не может догадаться, что за сюжетом пьесы стоит некая полузабытая жизненная ситуация. Есть в нем и смысловые ошибки. Первые четыре строчки довольно точно передают мысль автора.

Анализируя тексты того времени, современные шекспироведы иногда пересказывают их значение построчно, чтобы для читателя не оставалась темных мест. Последую их примеру. При таком подстрочнике приходится кое-что опускать, но, конечно, не значимые слова первого ряда, а усилительные речения, такие как «in the whole», «well». Сохранены все слова, составляющие костяк смысла: «truth», «ignorance», «understand».

1 Где судит честна мысль и взгляд открытый,
2 Там истина вещает без прикрас
3 И без гаданья. Критика верна,
4 Коль критику известна правда.
5 Пусть говорят одни: «Ах, плоско!», «Вяло!»
6 Иной заметит: «Чувствам меры нет —
7 И страсти буйствуют за гранью правил».
8 А кое-кто воскликнет: «Да, неплохо»,
9 Иль что-то в том же духе, и прибавит:
10 «Но, однако...» — и пожмет плечами;
11 А мы-то знаем, автор наш хотел
12 Потешить всех, но лучшим угодить³;
13 А это значит — замысел таков —
12 «Разбито сердце» можно вновь сложить.

В опубликованном переводе опущены важные смысловые слова: «in such a growing passion / As it transcened either state or fassion» (строки 7—8) — вместо них, по-видимому, «избит сюжет». А ведь героиня пьесы погибла, потому что ревность в сердце ее мужа била через край, поведение выходило за рамки «either state or fashion». (Такими ревнивцами были Ратленд и некоторые герои шекспировских пьес.) И самая вопиющая ошибка — последние две строчки. Переводчик не увидел игры слов: «The Broken Heart may be piec'd up again» — строка 14: «Разбитое сердце можно опять по кусочкам сложить». Эта концовка могла быть понята только теми, кто помнил всю историю разлада Ратленда-Шекспира и его жены Елизаветы Сидни. Именно к ним (the best) обращены слова пролога, эпилога и вся пьеса. Замысел Форда состоял в том, чтобы отстоять свою точку зрения: ревнивец-муж, а не жена, был повинен в несчастье семьи, да еще брат, выдавший замуж сестру за очень достойного, но нелюбимого человека. Вот так отсутствие фонового знания и слепая вера мифу может привести к фатальным ошибкам. «Канальи», взявшиеся ниоткуда в последней строке эпилога (последнее слово пьесы!), несут в себе мысль — ругайте меня, канальи, завистники и невежды. Ничего подобного в эпилоге нет, переводчик подвел черту собственной мысли. Разумеется, имея под рукой только русский текст, читатель даже не предполагает возможности аллюзии.

А у английских критиков это предположение не могло не возникнуть. Вот что пишет в предисловии к пьесе Д.К. Андерсон: «Источник сюжета не найден, по всей вероятности, он вообще не существует. Одно двустишие («What may be here thought a fiction...»), однако, требует комментария. С.П. Шерман высказал предположение, что "Форд намекнул в этой пьесе на отношения между сэром Филиппом Сидни и Пенелопой Рич, и хотя их любовь и пьеса имеют совершенно разный конец, так, возможно, оно и есть"»⁴. Не зная подробностей отношений Ратленда и его жены, которые вырисовываются из архивных записей, писем и пьес Шекспира, а главное, из поэтического сборника-реквиема «Жертва любви» Честера, С.П. Шерман мог предложить только Филиппа Сидни, хотя и с некоторой заминкой.

Согласно установившейся в английском литературоведении традиции, благодаря воздействию мифа «Шекспир — стратфордский обыватель Шакспер», критики не удостаивают внимания содержание пьес. А ведь, хорошенько поискав, англичане могли бы найти в «младые» годы ситуацию, схожую с той, что описана Фордом. Это, как уже сказано, семейная трагедия Ратленда и его жены.

Она отражена и в пьесах Шекспира «Зимняя сказка» и «Цимбелин», а также в трагедии Хейвуда «A Woman killed with Kindness». Трагедия кончается словами:

Frankford (the husband)... therefore, on her grave
Will I bestow this funeral epitath,
Which on her marble tomb shall be engrav'd.
In golden letters shall these words be fill'd:
Here lies she whom her husband's kindness kill'd.

Подстрочник:

Франкфорд (муж)... И на могиле посему
Вот эта эпитафия пребудет.
На мраморе златые буквы слов:
Той, что убита добротою мужа.

И название, и последняя строка эпитафии — слегка измененная цитата из «Укрощения строптивой»: «this is a way to kill a wife with kindness». Говорит это Петруччо — заключительные строки его монолога в конце первой сцены четвертого действия, строка 195. Вот так потянулась любопытная ниточка, связывающая пьесы Шекспира, Хейвуда, Форда и «Дополнения» Кэмдена.

Конец пьесы Хейвуда почти дословно переселился в «Дополнения», в главу «Эпитафии». Причем не сам Кэмден включил эти слова, их нет ни в одном прижизненном издании. Первый раз они появляются в издании 1636 года. Роберт Д. Данн, редактор и комментатор «Дополнений» (издательство Торонтского университета, 1984 год) сообщает: «Издание 1636 года — работа Джона Филипота (John Philipot). Эта книга и все последующие содержат изменения и дополнительный материал неустановленного происхождения, которые Фили-пот внес, взяв их из собственного источника». Теперь можно утверждать, что эпитафия, вставленная Филипотом, восходит через пьесу Хейвуда к «Укрощению строптивой». Сам же Филипот в предисловии к книге, на титуле которой стоит имя Кэмдена, утверждает, что он не автор, а лишь редактор, позволивший себе сделать несколько вставок. К сожалению, мне не удалось полностью сравнить это издание с предыдущими⁵, хотя я все их держала в руках и читала, но не сравнивала, не было времени. «Дополнения» 1636 года я обнаружила в нью-йоркской Публичной библиотеке за два дня до отлета в Москву. В «Дополнениях» Кэмдена 1657 года строки эпитафии точно повторяют текст 1636 года, разная только орфография. Вот эпитафия из Кэмдена:

Upon a Gentlewoman, whose husband's love to her broke her heart.
He writing his Epitaph:
These lines with golden letters I have fill'd:
Here lays that wife, whose husband's kindness kill'd.

Перевод:

Эпитафия даме, чье сердце было разбито любовью мужа.
Он пишет:
Златыми буквами наполнил строки:
Лежит здесь та, что мужа добротой убита.

Эпитафия взята, разумеется, не с надгробного памятника, он не указан, хотя остальные надгробья имеют точный адрес. Это последние строки пьесы Хейвуда, которые вместе с названием «Женщина, убитая добротой» окольцовывают пьесу, делая ударение, таким образом, на вторую сюжетную линию, не имеющую источника. В ней ревнивый муж, убедившись в неверности жены, убивает ее не прямо, как полагалось бы рогоносцу, а добрым поступком — ссылает жену в один из своих замков, а обидчика отпускает на все четыре стороны, тот нещадно себя корит и видит только один выход — бежать на какой-то срок за границу. Отлученная от дома жена в отчаянии, перестала есть, зачахла и при смерти. Муж раскаялся в своей жестокости, помчался к жене, но спасти ее не успел. Оттуда и написанная им золотыми буквами эпитафия. Название в свою очередь относит нас к словам Петруччо из «Укрощения строптивой».

В результате полного непонимания того, что стояло в жизни за всеми пьесами, переводчик «Укрощения строптивой» столь важную строчку, ставшую позже чуть ли не ключевой для понимания всего случившегося во второе десятилетие (Шекспир, сочиняя эту пьесу в конце XVI века, конечно, не подозревал, что нечто похожее может с ним на самом деле случиться), вообще не перевел. Английский текст:

This is a way to kill a wife with kindness,
And thus I curb her mad and headstrong humour⁶.

Act 4, sc. 1, II. 195—196.

Перевод:

Вот способ укротить строптивый нрав⁷.

Две строки переведены одной. Переводчик важную строку, ничтоже сумняшеся, выбросил.

А каково предвидение! И не только в «Укрощении строптивой». Трагическое завершение брака с безумно любимой «Смуглой леди» Ратленд провидел и когда писал «Ромео и Джульетту».

Интересно, что в переводе «Укрощения строптивой» «тон кого и самобытного художника слова, поэта, драматурга и прозаика, за последние полвека почти забытого»⁸, эта строка переведена:

Да, добротой такой убить недолго;
Я этим укрощу строптивый нрав.

На титульном листе пьесы Хейвуда — год 1607. Но, как говорит комментатор, точно ее датировать нельзя, поскольку книга не была внесена в Реестр издателей и печатников. Ее типограф и издатель — Джаггард, который издал эссе Бэкона (1612), поэтический сборник «Страстный пилигрим» (1599), куда поместил два сонета Шекспира, а также десять пьес, объединенных общим псевдонимом «Уильям Шекспир» (1619), и Первое Фолио Шекспира. У него был опыт и возможность издавать книги, не внося их в Реестр, и даже ставить на титуле произвольную дату: издание пьес Шекспира в 1619 году.

Выдержки из Кэмдена и Хейвуда, несмотря на расстояние лет (больше четверти века), дословно повторяют друг друга. Совпадением это, разумеется, быть не может. Но есть и отличие. Текст Кэмдена 1636 года содержит еще аллюзию и на заглавие пьесы Форда «Разбитое сердце» (вышла, напоминаю, в 1634 году): «чья любовь разбила ее сердце».

В пьесе «Разбитое сердце» есть траурная песнь «Жертва (здесь — мученица) любви» — «Love's Martyr». Напомню, ее название — часть названия реквиема по Ратлендам «Loves Martyr, or Rosalins Complaint». Согласно замыслу Форда, у героини, которую убила любовь ревнивого мужа, сердце было разбито еще до начала сценического действия. Вся пьеса Форда о несчастной страдалице, которая так и живет с разбитым сердцем и в конце концов умирает от голода, убитая безмерной любовью мужа. А это уж трагический мотив супружеской жизни Ратлендов, так она виделась Форду. Только в жизни несчастная и, как полагали многие, не виновная в измене жена Ратленда не умерла. Супруги на какое-то время помирились. Эта тема объединяет пьесы Форда и Хейвуда, совпадает и такая подробность: обе героини уморили себя голодом, правда у Хейвуда жена виновата в измене, а у Форда — нет, виноват ревнивец муж. Мотивы ревности в этих двух пьесах сопоставимы с мотивами ревности пьес «Зимняя сказка» (1610) и «Цимбелин» (1611).

Интересно, что и в «Зимней сказке», и в «Цимбелине» ревнивец муж уверен, что убил жену, но потом окажется, что жена жива, и все кончается почти к всеобщему благополучию.

Ревность в «Разбитом сердце» Форда — беспричинна, виновно во всем безумие ревнивого мужа, как и в «Зимней сказке». Он, правда, потом опамятовался. И после смерти жены Форд выставляет его вполне достойным человеком, глубоко почитаемым в своем городе. Этот неожиданный поворот вызывает у читателя недоумение. Но ведь в жизни-то жена Елизавета, после временного разрыва, осталась жива (ожившая статуя в «Зимней сказке»), а муж (Ратленд) осознал максиму Толстого «нет в мире виноватых» (мотив «Бури») и был почитаем обществом до идолопоклонства, как писал Бен Джонсон о Шекспире в Записных книжках. Главная мысль, которую Форд хотел донести читателю, — жена Ратленда чистое, кроткое, любящее создание, и тон этому задали первые строки Пролога. Описывая ревность Бассания, Форд черпает психологические познания из «Анатомии меланхолии» Бэртона⁹.

А в «Женщине, убитой добротой» ревность вызвана не очень-то достойным поведением жены: муж застает в спальне мужчину. Хейвуд не судит ее, даже пробуждает к ней сострадание, но и муж в глазах читателя вполне привлекателен. Он ревнует не без оснований, как Постум в «Цимбелине». Только Постума обманул Якимо, как Отелло был обманут Яго. А у Хейвуда муж сам, своими глазами, убедился в неверности жены, застал у нее в спальне соблазнителя. Я бы сравнила пьесу Хейвуда с «псевдошекспировской» пьесой «Йоркширская трагедия», которая вышла в 1608 году и подписана «Уильям Шекспир». В основе пьесы лежит истинное происшествие: ревнивый муж убил жену и двоих детей. Коротенькая пьеса — прямое назидание Ратленду, чуть не убившему ревностью жену, с которой они вместе служили Аполлону. Убив ее, он предал бы поэзию. А у Хейвуда, где жена виновата, муж упрекает жену, что она не только ему изменила, но и предала их двоих детей. Напомню, что в английском того времени для произведений и детей было широко употребляемо слово «issue». Да и в реквиеме, посвященном Ратлендам, Пеликан называет их произведения «their children». Полагаю, что пьесу «Йоркширская трагедия» написал Фрэнсис Бэкон. Он в это десятилетие, в отличие от Ратленда, общим псевдонимом свои пьесы подписывал.

У Хейвуда и Форда несчастные женщины умирают, уморив себя голодом. Хейвуд, разумеется, вывел в своей пьесе и обидчика. Прообраз его, мне представляется, — Джон Донн. Предположение не беспочвенное: события в пьесе совпадают с его жизненной ситуацией: соблазнитель в пьесе горько раскаивается, что поддался вожделению и разбил счастье мирной семьи. Ему остается одно — бежать за границу. Джон Донн действительно уезжает на континент осенью 1611 года, оставив дома бедную жену свою на сносях.

Форд знал и любил Ратленда-Шекспира и, судя по пьесе, знал их семейную трагедию. Но, конечно, знал не во всех подробностях, кое-что позабылось, а что-то он понимал по-своему. Я сравнивала канву пьесы с жизнью Ратлендов, главное совпадает. Пьеса Форда — аллегория, за ней стоит, как мне представляется, кусок их несчастной семейной жизни. Пьеса Хейвуда тоже аллегория, но она ближе к жизни, все происходило, можно сказать, у него на глазах. У Форда есть, однако, и не известная мне подробность. Героиня сообщает зрителям, что до замужества она любила другого, они были обручены, но брат своей волей выдал ее замуж за своего друга. Вся драма как раз и развивается из этих обстоятельств. Скорее всего, Форд именно так объяснял себе платонические отношения Ратленда и его жены. Об их платоническом браке знали все. И о том, что Елизавета Сидни вышла замуж за графа Ратленда при непосредственном участии ее двоюродного брата Уильяма Герберта, тоже было известно.

Есть в пьесе Форда и упоминание платонических отношений. Пентея, жена ревнивца Бассания, разговаривает перед смертью с принцессой Калантой, завещая ей три алмаза.

    ПЕНТЕЯ.

[...] Завещаю
Я три алмаза. Первый, ваша милость,
Мое девичество — ведь я дитя,
Хоть и состарили меня невзгоды.

    КАЛАНТА.

Наследник кто ж?

    ПЕНТЕЯ.

Нетронутые жены,
Которые страстям на брачном ложе
Духовное соитье предпочли;
А также те замужние девицы,
Которые пребудут вечно юны,
Понеже не супружеских утех
Они искали, но безгрешной пищи,
Сокрытой в целомудрии¹⁰.

Акт 3, сц. 5, строки 48—59.

Имена в «Разбитом сердце» говорящие. Пентея значит «оплакиваю» (древнегреч.). Пьеса игралась труппой слуг его величества в 1633 году и в том же году была опубликована. Написание ее было очевидно приурочено к двадцатилетию смерти Ратленда и его жены (1612). Напомню, в 1632 году вышло Второе Фолио. Эти слова Пентеи точно адресуют понимающего зрителя и читателя к Елизавете Ратленд, жившей в платоническом браке с мужем-ревнивцем.

Примечания

1. Ford J. The Broken Heart / Ed. by D.K. Anderson, jr. L., 1965. Р.Х.

2. Младшие современники Шекспира / Под ред. А.А. Аникста; сост А.Н. Горбунова, С.Э. Таска. М.: Изд-во МГУ, 1986. С. 96.

3. Курсив Форда.

4. Ford J. The Broken Heart. P. X—XI.

5. Первое издание вышло в 1605 году. Затем последовали издания 1614 и 1623 годов; последние два включают дополнительный материал, собранный самим Кэмденом, там этих строк нет.

6. Shakespeare W. The Taming of the Shrew / Ed. by B. Morris // A.Sh. L., N.Y., 1994.

7. Шекспир У. Укрощение строптивой // Полн. собр. соч. Т. 2. С. 256. Перевод П. Мелковой.

8. Горбунов А.Н. Предисловие // Уильям Шекспир, пьесы в переводе Михаила Кузьмина / Сост. А.Н. Горбунов. М: Московский рабочий, 1990.

9. The Chief Elizabethan Dramatists / Ed. by W.A. Neilson. L., 1939. Р. 85.

10. Форд Д. Разбитое сердце // Младшие современники Шекспира. С. 230. Перевод Т.С. Таска.