8. Гора и Магомет

В шестом разделе я написала, что в 1603 году великий бард был дворянином с четырёхлетним стажем. Но возможно, стаж был уже семилетним. Одни биографы сообщают, что Шекспир сделался дворянином в 1599 году, другие — что в 1596. В «Игре» фигурируют обе даты. На странице 111 говорится: «Октябрь 1596 года. Удовлетворена просьба отца Шакспера, Джона, разрешить ему иметь семейный герб». А на 156, где автор описывает стратфордский памятник, сказано: «Между херувимами — каменный блок с барельефом — схематическим изображением герба, выхлопотанного покровителями Уильяма Шакспера для его отца около 1599 года». Получается так: в 1596 году было выхлопотано разрешение, а сам герб и звание дворянина получены три года спустя. Считающего, что формальностями занимался Уильям, а не его отец, и помнящего, что в августе 1596 умер Гамнет Шекспир, не удивляет столь долгий срок. Удивления достойно скорее то, что бард вообще довёл дело до конца. Ведь передавать герб стало некому. Джон Шекспир (Бд.) «получил дворянский патент только в 1599 г. вместе с разрешением (которым, впрочем, его сын никогда не пользовался) соединить герб семейства Шекспиров с гербом семейства Арденов». Мери Арден — так звалась до замужества матушка барда. В общем, окончательное «водворянивание» произошло в 1599году. С точки зрения графини Пембрук, между четырёх- и семилетним стажем не было, конечно, никакой разницы. Дворецкому Рэтлендов в 1613 году было проще: он сам крутым аристократом не был, а шекспировскому гербу шёл по меньшей мере четырнадцатый год. Сопоставление хозяйственной записи, цитируемой И. Гилиловым на странице 201, с высказыванием самого автора «Игры» на 392 странице кажется мне самым удачным ходом в «Слове в защиту» Н.И. Балашова. Дворецкий Мэннерсов отмечает в расходной книге: «31 марта 1613 года Мистеру Шекспиру за импрессу моего Лорда золотом 44 шиллинга». Учёный секретарь Шекспировской комиссии Российской академии наук И.М. Гилилов освещает этот факт в рэтлендианской книге:

новый хозяин Бельвуара вызывает к себе Шакспера и Бербеджа. Судя по всему, Шаксперу было приказано убраться из Лондона; получив от дворецкого Томаса Скревена деньги за пресловутую «импрессу моего Лорда», он спешно ликвидирует свои дела в столице, бросает актёрскую труппу и навсегда возвращается в Стратфорд.

Как в анекдоте: ну, приказали, ну, убрался, ликвидировал, бросил. Зато жив остался. Да ещё 44 шиллинга. Золотом. Запись Скревена, считает Балашов, даёт возможность понять, «КТО БЫЛ ШЕКСПИР для Ретлендов». Действительно, нет необходимости изучать психологию английских дворецких начала XVII века для того, например, чтобы понять разницу между «to Mr. Shakspeare <...> about my Lorde's impreso» и «to Richard Burbage for painting it and making yt». Я пока что имею в виду не разницу в предлогах «about» и «for», отмеченную Гилиловым, а разницу в именовании двух актёров. Слово «мистер», пишет Н.И. Балашов, в те времена

было эквивалентно «господину». Так говорилось о джентльмене. То, что бумага с таким наименованием исходила от семьи Мэннерсов-Ретлендов, свидетельствует, что они относились к Шекспиру как к дворянину, а не как к «проходимцу», которого можно было «вызвать», «приказать убраться из Лондона» и т. п.

Выскажусь и о предлогах. «About» означает перво-наперво «вокруг» и тому подобное (Much Ado About Nothing — Много шума из ничего). Надо полагать, Шекспир участвовал в изготовлении импрессы не руками, а головой: предложил несколько изречений и подходящих к ним изображений. Фрэнсис Мэннерс выбрал один из вариантов, после чего Бербедж получил от графа заказ на красочное оформление уже точно определённой импрессы. Бард выступил как консультант, с ним совещались, отсюда предлог «about». Вряд ли существует уверенность, что выплата шиллингов произведена именно в тот день, которым датирована запись Т. Скревена; однако автор «Игры» сделал решительный вывод не только об этом, но даже о прибытии Шекспира и Бербеджа в Бельвуар с целью получить золото шестого графа. Поначалу я думала, что И. Гилилов, пребывая в плену у своей убеждённости, убеждает читателя неосознанно. Теперь, сопоставив несколько упоминаний о «вызове», я понимаю: это — один из ходов, принятых в нестратфордианской игре. Во второй главе излагаются, частью с комментариями, частью телеграфно, известные факты из биографии Шакспера, и вот один из «фактов»:

31 марта 1613 года. Шаксперу и <...> Бербеджу дворецкий графа Фрэнсиса Рэтленда (брата и наследника умершего предыдущим летом Роджера) уплачивает в замке Бельвуар по 44 шиллинга за некую «импрессу моего Лорда». Биографы предполагают, что речь идёт об изготовлении эмблемы для предстоящего рыцарского турнира... Вскоре после этого Шакспер переуступает кому-то свой пай в актёрской труппе, ликвидирует свои финансовые интересы в Лондоне (детали неизвестны) и окончательно перебирается в Стратфорд.

Турнир не предстоял, а уже прошёл. Считается, что эта самая импресса понадобилась для торжеств по случаю десятой годовщины восшествия на престол Якова. Её отмечали 24 марта. Следующее сообщение Гилилова — о событиях 1614 года. Пожар, начавшийся во время первого представления хроники «Генрих VIII» 29 июня 1613 года, уничтоживший «Глобус» и, по моим представлениям, сделавшийся для великого барда последним толчком к решению «завязать» с драматургией, в этом перечне фактов не упоминается. Неизвестно: продал ли Шекспир «кому-то» свой пай и ликвидировал ли финансовые интересы (кстати, словом «interest» воспользовалась богиня любви, когда говорила в первой поэме о поцелуйных процентах). Полагают, что в 1615 году бард ездил в столицу по делу, связанному с домом в Блэкфрайерсе, который он купил и тут же заложил в марте 1613 (Шн.). Комментарий к рассказу о воображаемой поездке в Бельвуар даётся тоже во второй главе: «Ричард Бербедж — ведущий актёр, трагик и пайщик труппы "слуг Его Величества"; случай выполнения им и Шакспером подобной, не имеющей отношения к театру работы, да ещё далеко от Лондона, — уникальный». Не исключено, что речь об уникальности эпизода появилась после того, как друг (либо последователь) Рэтлендианского автора почитал рукопись и задал вопрос: уверен ли автор, что в конце марта — начале апреля в «Глобусе» не шли спектакли с участием ведущего актёра? Может быть, И. Гилилов считает, что Великие Владетели распоряжались не только шекспировскими пьесами, но ещё и репертуаром? Кроме приведённых пассажей, в первой главе есть такой текст (с. 96; термин «Шакспер» вводится на 107): «А ведь Шекспир знал дорогу в Бельвуар! Об этом говорит <...> уникальная запись в расходной книге дворецкого Бельвуара, от которого <...> Шекспир получил несколько десятков шиллингов». В главе пятой автор заговаривает о вызове Шакспера и Бербеджа в связи с критикой рэтлендианской гипотезы; и вот как начинается одно из предложений: «Что касается сомнений в том, что знаменитого поэта и драматурга пригласили из Лондона для выполнения подобной работы...» Эти сомнения можно так истолковать в пользу нестратфордианства: не был Шакспер ни поэтом, ни драматургом, а был актёром и дельцом, не более... История с импрессой в изложении Гилилова напоминает мне один эпизод из комедии Бруно. Мошенник по имени Барра повествует о том, как он соблазнял жену алхимика:

Когда я спросил у этой старой карги Марты, не хочет ли она доставить мне удовольствие, она ответила: «Нет, нет и нет»... Если бы она сказала один раз «нет», я бы больше не приставал. Но так как она повторила по меньшей мере раз десять «нет, нет и нет», «ни в коем случае», «ни за что» и тому подобное, то я подумал: сыр ты голландский, ведь она хочет тебя!

Не отсюда ли в первую сцену «Виндзорских насмешниц» пришло восклицание Бардольфа: «Вы, бенберийский сыр!»? Обзываемый так Слендер объявляет, что это к теме не относится — it is no matter. После этого Пистоль спрашивает у него: «Как делишки, Мефистофель?» — и тоже получает «it is no matter». Слендер, хоть и показан дураком, здесь говорит правильные вещи: ни сыр, ни Мефистофель не имеют отношения к содержанию комедии. Драматург просто пребывал под впечатлением от текстов Бруно и Марло. Возвращаюсь к моей теме. После ещё нескольких «пошёл вон», произнесённых Мартой, Барра и вовсе перестал сомневаться. Вот так и я. Из-за стольких заявлений, что работа выполнена и золотые шиллинги получены «вдали от Лондона», совсем перестала в это верить, включила голову и представила себе, как история могла происходить в реальности. В 1611 году третьим изданием вышла пьеса «Перикл», в которой говорится о рыцарском турнире (II, 2). По-видимому, уже после первого издания (1609) Шекспир прослыл мастером по импрессам. В «Перикле» дочь царя Симонида переводит с латыни шесть девизов и описывает изображения на щитах. Когда изображение с девизом потребовалось хозяину Бельвуара, он, будучи амбициозным аристократом, обратился к великому барду. И обратился сам, лично — ведь для участия в турнире всё равно потребовалось приехать в столицу. Шекспир быстренько придумал пяток вариантов и отправил либо отнёс их в лондонское жилище Фрэнсиса Мэннерса. Может быть, к перечню девизов прилагалось несколько набросков Бербеджа. На другой день слуга шестого Рэтленда доставил знаменитым пайщикам «Глобуса» письмо, извещающее о выборе заказчика. 23 марта кто-то: дворецкий или слуга, а может, и сам граф — забрал импрессу и отвёз её в Уайтхолл, поблизости от которого традиционно проводились турниры. Поучаствовав в турнире, новый Рэтленд вернулся в свой замок и распорядился, чтобы сочинителю девиза и художнику отослали их гонорар. Или, может быть, Скревен приехал из Лондона в Бельвуар 30 вечером, а наутро сделал запись о выплате, произведённой ещё в двадцатых числах марта при получении импрессы. Или дворецкий имел обыкновение брать расходную книгу во все поездки и сделал запись в Лондоне, в день выплаты золотых монет, доставленных 31 марта. Вот что сообщает обо всей этой истории С. Шенбаум:

За вознаграждение Шекспир придумал эмблему, которую должен был носить Фрэнсис Маннэрс <...> во время рыцарского турнира при дворе 24 марта 1613 г. в ознаменование вступления короля на престол. Такие эмблемы представляли собой знак с аллегорическими или мифологическими изображениями и соответствующими девизами, выполненными на бумажных щитах.

Один из зрителей, продолжает шекспиролог, жаловался, что некоторые девизы были слишком темны, и высказывал предположение: мол, идея могла заключаться «именно в том, чтобы сделать их непонятными». Он же отметил, «что самые лучшие эмблемы в тот день были у братьев Гербертов». Как бы то ни было, говорится дальше, «31 марта в резиденции Ретленда, замке Бивор Касл, управляющий Ретленда Томас Скревин зафиксировал выплату Шекспиру 44 шиллингов». Корректное высказывание. Зафиксировал тридцать первого. А когда и где осуществил, нам неведомо. Шенбаум информирует также о двух выплатах Бербеджу: той, о которой уже сказано, и второй — 25 марта 1616 года. Хотелось бы мне знать: кто помогал в изготовлении эмблем братьям Гербертам — очень вероятным кандидатам на роли благородных хранителей? Думаю, правы те Шекспирологи, которые считают, что светлый друг из «Сонетов» — это Уильям, третий граф Пембрук. Надо полагать, для друга — столь горячо любимого — и для его брата Филипа бард подбирал девизы бесплатно. Если, конечно, этим не занимались они сами и их матушка. Считают, что Ричард Бербедж состоял в начале девяностых годов в труппе слуг второго графа Пембрука, отца Уильяма и Филипа. Так что и у Бербеджа могли быть причины стараться для этих молодых людей. В любом случае и им, и шестому Рэтленду импрессы были нужны в Лондоне. Какой смысл вызывать изготовителей в Бельвуар, он же Бивор Касл? Магометом в этой истории был Фрэнсис Мэннерс, а Шекспир, Бербедж и их изделие — это гора.

Не настаиваю на правильности деталей, но если в принципе моя версия менее правдоподобна, чем четыре заявления на эту тему, сделанные И. Гилиловым, тогда я — сыр голландский. Или бенберийский... «Игра» есть игра, и предпринявший её имеет право использовать те приёмы, которые он считает целесообразными. Я же, в свою очередь, имею право солидаризоваться с компетентным критиком рэтлендианской книги А.Х. Горфункелем, который назвал свою рецензию на неё «Игра без правил». Ибо приёмы, способы, методика — это совсем не то же самое, что правила. Наверное, имеет смысл сформулировать, чем руководствуюсь я. Мои правила: опираться столько же на тексты, сколько на факты; смотреть и на то и на другое собственными глазами, не воспринимая бездумно никаких версий, выводов, интерпретаций; не игнорировать известных мне фактов и текстов из боязни, что они повредят моим построениям, проще говоря — не лукавить. Напоследок хочу ещё раз высказаться о недоумении, в которое повергла меня готовность многих читателей «Игры» превращать свои уши в вешалки для макаронных изделий... До выхода этой книги я полуосознанно делила всех знакомцев на две группы. Первая — это равнодушное к Шекспиру большинство. Вторая — те, кому он интересен. Теперь я сознаю, что малая группа раскололась на две подгруппы: трезвых и... как бы их обозначить? И ушелапшевников. При этом, как уже говорилось, в ход пошла не только новорэтлендианская, но и новобэконианская лапша (а также марловианская, пембрукианская и ещё более экзотических сортов).