VI. Кто есть кто в пьесе Бена Джонсона «Всяк в своём нраве»

Комедия «Every Man in his Humour» стала первой серьёзной работой Бена Джонсона для театра, и в ней уже чётко проявились те драматургические принципы и приёмы, что стали в дальнейшем ведущими в его творчестве. Пьеса была поставлена труппой «Слуги лорда-камергера» в 1598 г. (с актёром Шакспером), а затем опубликована в виде Кварто в 1601 г. (зарегистрирована в августе 1600-го). Значит, в тексте Кварто могли отразиться какие-то события периода 1598—1600 гг. Нужно отметить, что следующая его пьеса «Всяк не в своём нраве» (Every Man out of his Humour), сыгранная той же труппой позже (в 1599-м), была напечатана раньше (в 1600-м).

В изданных в 1616 г. в виде Фолио «Сочинениях» (Works) Джонсона напечатан изменённый вариант «Всяк в своём нраве»: если раньше действие происходило во Флоренции (герои носили итальянские имена), то теперь оно перенесено в Лондон (имена уже английские). Понятно, что в Фолио опять же могли быть учтены более поздние события, а также по-новому осмыслены старые. Джонсоноведы сличили две версии и сделали вывод, что в новой редакции пьеса стала лучше, однако существенных различий между ними нет (при нашем подходе к анализу пьесы могут быть важны даже замены одних слов другими, поэтому исследование подобных тонкостей было бы полезно).

Джонсон посвятил эту пьесу своему учителю историку Уильяму Кэмдену, выразив ему глубокую благодарность. А в прологе, будучи сторонником классицизма, заявил о своём решительном неприятии господствовавшей в театре традиции и осудил тех авторов, «кто воображает себя способным с помощью трёх заржавленных мечей и нескольких хромающих слов изобразить раздоры Роз» (т. е. намекал на исторические хроники Шекспира и другие подобные сочинения). У него же самого «лишь речи и дела живых людей — тех, что комедии милей... Игра не злодеяний, а причуд...»

Действительно, пьеса представляет собой бытовую комедию нравов, основанную на известной концепции Джонсона о «гуморах» (от латинского humor — влага). В отличие от средневекового представления о них, как об имеющихся в организме человека жидкостях (всего четырех типов), преобладание одной из которых определяет его характер, темперамент, Бен понимал гумор уже по-другому — как причуду, манию, резко выделяющую данную персону из числа других. Большинство персонажей его комедий, особенно ранних — именно носители таких гуморов. Вот и в рассматриваемой пьесе мы видим людей, имеющих некое пристрастие, странность (поэтому иногда её называют «У каждого свои причуды»).

Другой характерный для него приём — личная сатира: Джонсон любил выводить в персонажах известных лиц и своих знакомых, добродушно или зло высмеивать их, сводить личные счёты. В предисловии к пьесе «Вольпоне, или Хитрый лис» (опубликована в 1607 г.), отвечая на обвинения в том, что он наслаждается язвительностью и оскорбляет людей, комедиограф написал: «...где там дерзкая хула? Где я бывал пристрастен? Где я бывал личен? Разве что только по отношению к какому-нибудь миму, скомороху, своднику или шуту...»

Как показала в своей книге М.Д. Литвинова [2], основной мишенью его насмешек служил Роджер Мэннерс пятый граф Рэтленд (1576—1612). По мнению ряда исследователей, именно он (по Литвиновой — вместе с Фрэнсисом Бэконом, и мы разделяем её взгляд) в основном ответствен за феномен Шекспира, прежде всего, его поэтическую составляющую. В этом знатном молодом лорде Бен видел своего главного конкурента в театральной сфере. Не вписывающаяся ни в какие рамки личность гениального, как Джонсон понимал, Рэтленда постоянно присутствовала в сознании сатирика и отражалась в его творениях на протяжении десятков лет.

Да, разглядеть, опознать Рэтленда можно во многих его произведениях (об этом писала Литвинова, а также и мы, развивая её подход). С той или иной долей иронии автор изображал его в ряде пьес, созданных в период 1600—1616 гг. («Всяк вне своего нрава», «Празднество Цинтии», «Рифмоплёт», «Вольпоне», «Эписин», «Чёрт выставлен ослом»); затем, после десятилетнего перерыва, когда Джонсон не писал пьес, он снова обратился к показу давно ушедшего в лучший мир Рэтленда, но уже более примирённо.

Можно заметить связь между двумя указанными чертами его стиля (гуморами и высмеиванием Рэтленда), которая, видимо, не случайна: у понятия «гумор» есть близкие по значению «нравы», «манеры», а, как мы помним, родовое имя графа Рэтленда было Manners. Джонсон имел обыкновение обсуждать в прологах к пьесам свои творческие принципы, и в них мы читаем: «Whose manners, now call'd humours, feed the stage» («Алхимик», 1610); «...some recent humours still, or manners of men...» («Магнетическая леди, или Примирённые гуморы», 1632). Значит, слово гумор ассоциировалось у него с Роджером Мэннерсом.

Как пишут исследователи, первая комедия нравов Бена имела большой, но несколько скандальный успех у публики, поскольку в персонажах она узнавала определённых лиц. Однако я нигде не нашёл, кого именно. Попыткам выяснить это и посвящено наше дальнейшее изложение.

Перейдём к самой пьесе (мы будем опираться на текст Фолио, перевод которого Н. Соколовой под названием «Каждый по-своему» был опубликован в 1933 году [7]; приводимые цитаты иногда немножко изменены).

Действующие лица

КNO' WELL, an old Gentleman.
ED. KNO' WELL, his Son.
BRAIN-WORM, the Father's Man.
Mr. STEPHEN, a Country-Gull.
DOWN-RIGHT, a plain Squire.
WELL-BRED, His half Brother.
KITELY, a Merchant.
Dame KITELY, his Wife.
Mrs. BRIDGET, his Sister.
Mr. MATTHEW, the Town-Gull.
CASH, KITELY'S Man.
COB, a Water-bearer.
JUST. CLEMENT, an old merry Magistrate.
ROGER FORMAL, his Clerk.
TIB, his Wife.
Cap. BOBADIL, a Paul's-man.

(В Кварто имена большинства персонажей были другими. Так, вместо Kno'well — Lorenzo, Kitely — Thorello, Dame Kitely — Bianca, Bridget — Gesperida, и т. д.)

Сюжет вкратце таков:

У старого джентльмена Эдварда Ноувелла (Kno'well — хорошо знающий или/и хорошо известный), человека строгих правил, есть сын, тоже Эдвард (он успешный студент, увлёкшийся сочинением стихов), который связался с компанией молодых бездельников, собирающихся в доме купца Кайтли. Ноувелл-отец обеспокоен этим и решил выяснить, что там происходит, для чего подключил своего слугу Брэйнворма (Brain-worm — мозговой червь, то есть смышлёный, ловкий), с участием которого происходит немало мистификаций.

А купец Кайтли очень ревнив и уверен, что кого-то из посещающих его дом гостей (их приводит брат его жены Веллбред; Well-bred — хорошего происхождения или/и хорошо воспитанный) привлекает его жена, дама Кайтли (или у них уже роман). В семье Кайтли живёт его сестра Бриджет, за честь которой он тоже беспокоится. Веллбред имеет сводного старшего брата Даунрайта (Downright — прямодушный; в Кварто не было сказано про сводный — просто старший брат), между ними небратские, недружественные отношения.

В компанию входит также городской щёголь Мэтью (он стихоплёт), ухаживающий за Бриджет; к ним примыкает бывалый вояка и хвастун капитан Бобадил, живущий в доме водовоза Коба.

В конце концов с помощью старого доброго судьи Клемента всё распутывается к общему удовольствию: Кайтли избавляется от своих подозрений, молодой Ноувелл женится на добродетельной девушке Бриджет. В общем, happy end. В целом впечатление от пьесы ослабляется тем, что в ней нет чёткой интриги. Как пишут литературоведы, автор находился под влиянием древнеримского комедиографа Плавта и итальянской комедии импровизации, используя избитый сюжет с переодеваниями слуги (Брэйнворма). Видно, что драматург ещё малоопытен.

В то же время, склонность Джонсона намекать на конкретных лиц уже вполне проявилась. Одни его знакомые воплощены в определённых персонажах, другие — как бы разнесены по нескольким. Так, наиболее интересующее нас лицо — Роджер Мэннерс граф Рэтленд, по нашему мнению, отражён в деревенском простаке Стивене (как знатный лорд), в купце Кайтли (как ревнивый муж) и в клерке Роджере Формале (как помощник юриста).

Пьеса начинается с появления в доме старшего Эдварда Ноувелла его наивного племянника Стивена. Когда заходит речь о его дворянском происхождении, молодой человек говорит буквально следующее (с. 285): у его дяди Ноувелла есть богатое имение и всего один прямой наследник (сын Эдвард), поэтому если этот его двоюродный брат умрёт, а Стивен надеется на это (!), то наследником станет именно он, Стивен. Давайте вспомним, как Роджер Мэннерс стал пятым графом Рэтлендом. Старший брат его отца Эдвард, третий граф Рэтленд неожиданно умер в 1587 г., не дожив до 40 лет (за несколько дней до того, как королева собиралась предложить ему высокий государственный пост). Титул перешёл к отцу Роджера (четвёртый граф Рэтленд). Есть некоторые упоминания, что у Роджера был старший брат Эдвард, который умер в раннем возрасте (точных сведений о нём, даже годов жизни, нет). Так Роджер, как следующий по старшинству сын, унаследовал титул у своего отца, умершего год спустя тоже нестарым (38 лет). То есть три неожиданные преждевременные кончины превратили юного Роджера (ему было 11 лет) в знатного аристократа. Вероятно, именно эти факты тут обыгрываются (и совпадение имён — два Эдварда).

Кстати, в пьесе Бена «Эписин, или Молчаливая женщина» (поставлена в 1609 г., опубликована в Фолио) есть персонаж Ла-Фуль, в котором мы видим Рэтленда. Так вот, Ла-Фуль упомянул своего старшего брата, которому «было угодно умереть».

(Можно предположить, что на самом деле сын Эдвард был не у четвёртого, а у третьего графа Рэтленда. И этот двоюродный брат Роджера умер в детстве, тем самым открыв перспективу Роджеру стать в будущем графом; она очень быстро реализовалась в связи с последующими смертями дяди Эдварда и отца.)

Затем Стивен спрашивает дядюшку Эдварда Ноувелла, нет ли у того учебника по соколиной охоте: он уже упражняется — купил сокола, колпачок и всё прочее, нет только книги... без этого в приличное общество не попасть... мне бы стать достойным товарищем шикарных бездельников. Как видим, Стивен — не рядовой сельский дворянин.

Далее, без всякой связи с сюжетом идёт пассаж о ноге Стивена. (Такие вставки заслуживают особого внимания, так как обычно служат Бену для личных намёков — они помогают идентифицировать прообразы персонажей; иногда даже возникает впечатление, что сюжет для него — лишь каркас, на который он навешивает, как игрушки на ёлку, свои намёки и инсинуации.) Диалог Стивена с Брэйнвормом (с. 294):

— Как тебе нравится моя нога, Брэйнворм?.. Шелковые чулки заведу к зиме, когда перееду в город. Я думаю, моя нога годится на выставку в шелковый магазин?

— Верьте мне, она на редкость хороша.

— По скромности говоря, у меня совсем превосходная нога.

— У вас на редкость превосходная нога...

А теперь вспомним знаменитую картину «Молодой человек под деревом» Исаака Оливера, на которой, видимо, изображён Рэтленд. Как отмечал Гилилов ([1] с. 253), Джонсон знал эту миниатюру Оливера — похоже, что именно её он упомянул в послании к своему другу У. Драммонду (1619): «изящные ноги того, юного, кто сидит в тени дерева Аполлона». (Вероятно, тонкие черты Роджера производили на медведеподобного Бена большое впечатление.)

А вот о Стивене говорит Ноувелл-сын, который, по мнению многих, — альтер-эго автора. Поэтому здесь мы узнаём, как в то время Рэтленд виделся Джонсону (с. 298):

«...Этот человек, столь одарённый от природы или, если употреблять более подходящую метафору, столь отполированный природой, что чищенная десятком хозяев кастрюля и та блестит на солнце меньше, чем он. И этот человек (как я говорил раньше, так говорю и теперь и скажу всегда) скрывает такие естественные красоты и гасит их блеск... О! братец, нет этому оправдания... Не умаляй качества своих заслуг, глядя в землю, — выше голову, так! И пусть идея того, чем ты действительно являешься, отразится на твоём лице — да прочтут люди на твоей физиономии: здесь показывают истинное, прекрасное, законченное чудовище, или чудо природы, что одно и то же. Что ты об этом думаешь, братец?»

На что Стивен отвечает: «Да, я подумаю об этом и буду горделивее, меланхоличнее и благороднее, чем до сих пор. Заверяю вас».

Именно так Джонсон представлял Рэтленда (известны и другие подобные высказывания Бена о нём): «законченное чудовище, или чудо природы!»

Далее Ноувелл-сын, представляя Стивена компании (с. 341 и далее), сказал, что «у него настроение» (humour).

Стивен

Я отчасти меланхолик...

Мэтью

Но действительно ли вы, сэр, так предаётесь этому?

Стивен

Да, правда, сэр, я глубоко предаюсь меланхолии.

Мэтью

О, это тонкость вашего настроения, ваша истинная меланхолия рождает тонкость вашего ума, сэр. Я сам иногда меланхолик, и тогда я ничего другого не делаю — беру перо и бумагу и строчу дюжину-другую сонетов в один присест.

Стивен

Неужели, сэр? Я всё это безмерно люблю.

Ноувелл

Честное слово, это лучше, чем в меру. Я полагаю так.

Мэтью

Ах, прошу вас, сэр, пользуйтесь моим кабинетом — он к вашим услугам.

Стивен

О, благодарю вас. У меня хватит смелости, ручаюсь вам. А имеется ли там стул для меланхолии на нём?

Мэтью

Да, сэр. И много бумаги моего личного пользования в часы досуга, так что вы обнаружите там некоторые искры остроумия, когда заглянете.

А вот о Стивене говорит Веллбред (с. 349): «О, это редчайший дурак, и мне очень по вкусу. Я не могу сравнить его ни с чем другим, как с барабаном. Подойди и бей, кто захочет». А Ноувелл-мл. возражает: «Нет, нет, детский свисток, это будет лучше».

Вот как относились к Рэтленду некоторые из хорошо знавших его людей.

Обратимся к Кайтли. Полагаем, что описание семейной жизнь этой четы содержит намёки на таковую Рэтлендов. Роджер обручился с Елизаветой, (дочерью покойного Филипа Сидни) весной 1598-го и, видимо, в начале следующего года женился на ней. У неё были два двоюродных брата — Уильям и Филип Пембруки — это те «наиблагороднейшие и несравненные братья», которым было посвящено Первое фолио Шекспира, изданное в 1623 г. (To the Most Noble and Incomparable Paire of Brethrens). Они были сыновьями сестры Филипа Сидни Мэри Пембрук, а кто был их истинным отцом (или отцами), неизвестно: престарелого супруга Мэри графа Пембрука многие им не считают. Поэтому допустимо назвать их сводными братьями. Филип Пембрук как будто не отличался умом и образованностью, возможно, братья конфликтовали (как в пьесе).

У Роджера Мэннерса, как и у Кайтли, была родная сестра, которую тоже звали Бриджет. Известно, что одним из её ухажёров был близкий друг Рэтленда в 90-е годы граф Саутгемптон (ему были посвящены две ранние поэмы Шекспира), но Бриджет в 1593 г. отвергла его предложение руки и сердца, так как считала его «фантазёром» ([1] с. 238).

О Мэтью, в котором мы предполагаем Саутгемптона, другой персонаж водовоз Коб говорит (с. 303): «Он ходит каждый день к одному купцу, к мистеру Кайтли, он влюблён в его сестру и называет её дамой своего сердца. И там он готов просидеть целый день, читая подлые поганые мерзкие стихи».

Да, он открыто ухаживает за сестрой Кайтли Бриджет, пишет для неё стихи, которые она просит его прочитать в присутствии других (с. 382):

Бриджет

Прошу вас, читайте, поклонник!

Он начинает читать, но Ноувелл-мл. сразу замечает (с. 386), что это из «Геро и Леандра» (поэма Кристофера Марло), обвиняет автора в постоянной краже чужих стихов.

Ноувелл-сын, который тоже увлекается поэзией, как-то сразу, немотивированно, становится избранником Бриджет (с. 392):

Бриджет

Да, здесь был джентльмен весьма достойный, и он держал себя так благородно!

Кайтли

О, он, поди, любовь ваша, сестрица!

Бриджет

Хотелось бы! Тогда б вам часть мою пришлось отдать скорее, чем хотите.

Своё благосклонное отношение к Ноувеллу-мл. неожиданно выразила жена Кайтли:

Дама Кайтли

Да, это джентльмен исключительно утончённых наклонностей и с превосходными дарованиями.

Кайтли (в сторону)

Её любовь — моей жены любовник... «Наклонностей утончённых». О, небо! А дарования? Невыносимо. И «превосходные» она узнала те дарования! Да, да, да, да! Теперь всё ясно!

Тут нужно отметить, что, по мнению Литвиновой, либо ещё до женитьбы Роджера на Елизавете, либо вскоре после неё, между ней и Саутгемптоном что-то было. Роджер тяжело переживал предательство близких людей, и вскоре ему представился случай отомстить Саутгемптону: он дал против него показания на следствии по делу о мятеже Эссекса в 1601 г. Возможно, Бен замаскированно намекал на эту историю («ухажёр сестры — любовник жены»).

Наконец, третье воплощение Роджера Мэннерса можно предположить в Роджере Формале — клерке (писаре) весёлого доброго судьи Джастуса (или Джастина) Клемента (Justus, Justin — справедливый, честный; Clement — милостивый, кроткий). Веллбред о нём: «здешний судья, отличный юрист и хороший учёный» (с. 365). Ноувелл-сын: «У него очень странный вид. Я полагаю, что он кажется всем из ряда вон выходящим человеком. Я слышал много шуток о нём в университете. Говорят, что он может посадить человека за неуважение к лошади».

Клемент, оказывается, очень ценит поэзию и настоящих поэтов (с. 451). По его словам, они рождаются редко, и лично он при встрече с таким поэтом кланяется ему ниже, чем лорд-мэру, невзирая на возраст. Судя но всему, прообраз этого необычного судьи — Фрэнсис Бэкон.

Среди других персонажей выделяется колоритная фигура хвастливого и трусливого капитана Бобадила (вроде бы bobadello — дурачок по-испански). Он назван Paul's-man — имелись в виду бывшие вояки с большими рапирами, которые прогуливались по собору св. Павла (в Кварто о нём: A Panics-man). Мы предполагаем, что это сэр Уолтер Рэли — много повоевавший, один из первых колонизаторов Америки; в 1596 г. вышла его книга «Открытие Гвианы», рассказывающая об экспедициях туда в поисках легендарной страны Эль Дорадо. Однако некоторые подозревали его в том, что сам он не пересекал океан, а плавал где-то поблизости. Видимо, отголоском этого служит реплика судьи Клемента, назвавшего его «сухопутным мореплавателем» (с. 441).

Коб сказал про Бобадила (с. 303), что он курит «хамски крепкий табак, чистейший и лучший». Считается, что именно Рэли завёз в Англию табак, и про него ходил такой анекдот: слуга Рэли, увидев выходящие из него клубы дыма и полагая, что тот горит, окатил хозяина водой из ведра. Кстати, судья Клемент высказался за курение, а известно, что Фрэнсис Бэкон стал заядлым курильщиком, он писал: «В наше время потребление табака очень быстро растёт. Оно захватывает людей присущими ему тайными удовольствиями, так что тех, кто однажды к нему привык, трудно удержать от него впоследствии».

Бобадил жил у водовоза Коба. Возможно, подразумевался друг Рэли лорд Кобхэм (Henry Brooke, 11th Baron Cobham, 1564—1618), который заведовал пятью портами (Lord Warden of the Cinque Ports).

Рэли входил в круг друзей и покровителей Джонсона, но это никоим образом не обеспечивало иммунитет от его острого пера. Как сатирик впоследствии заметил, «сэр Уолтер Рэли всегда предпочитал славу честности». (Вообще, принцип Бена: «Если кто обижается на меня на то, что я изобразил, или узнаёт себя в выведенных мной пороках — тот значит сам признаётся в своей порочности, а я в ней не виноват и не в чем мне перед ним извиняться».)

Теперь поговорим о слуге Брэйнворме. Эта фигура, на наш взгляд, несёт черты актёра Шакспера. Вначале, получив задание от хозяина (Ноувелла-отца) следить за его сыном, он говорит о себе (с. 325): «Из бедной твари я обратился в творца... иногда случается надевать пёструю форму... а кто носит её, вы знаете. Значит, договорились, что в этом переодетом виде я буду лгать под прикрытием...» А ведь пёструю форму носил Арлекино (паяц, шут) — традиционный персонаж комедии дель арте; это слуга, участвующий в развитии интриги. То есть речь идёт об актёре, и, видимо, Джонсон намекал на прообраз Брэйнворма.

Затем Ноувелл-сын говорит о нём (с. 363): «...Он так прекрасно вписался в роль бедного пехотинца... превосходно скопировал бродягу, наблюдая малейшую его черту, произношение, передал её с такой тонкостью и изяществом».

Веллбред

Ах, Брэйнворм, кто бы мог подумать, что ты такой притворщик!

Ноуэлл-мл.

Притворщик! Он — архитектор. Представь себе человека, который изучал в течение всей жизни попрошайничество и ткал разговорную ткань для этого костюма с самого детства. Я никогда не видел ему равного... Таких уловок у него множество.

Брэйнворм

Пока у меня одна, а у ростовщика десяток.

Как видим, упомянуто и ростовщичество — ещё одна стрелочка, указывающая на актёра Шакспера.

В заключающем пьесу монологе судьи Клемента (Бэкона) есть странные, многозначительные слова о Брэйнворме: «Его приключения покажутся нашим внукам, когда они узнают о них, баснословными, и не сомневаюсь, что они найдут и зрителей, и аплодисменты». Вот какое будущее предсказано скромному (чужому) слуге! — и внуки о нём узнают, и аплодисменты зрителей будут. Наверное, на этого человека была возложена некая миссия.

(А перед этим Клемент, приглашая всех отпраздновать свадьбу Ноувелла-мл. и Бриджет, сказал: «Вот моя дама — друг Брэйнворм, к которому отнесутся все мои ухаживания». В эту фразу, вероятно, вложен двойной смысл: намёк на тесные деловые отношения Бэкона с Шакспером, а также определённая инсинуация в сторону Бэкона.)

Подводя итог нашему рассмотрению, можно сказать, что создавая данное сценическое произведение, автор преследовал и «закулисную» цель — изобразить людей своего круга, в первую очередь, графа Рэтленда. Именно эта пьеса стала началом его большой театральной рэтлендианы.