VIII. Алхимия образов в пьесе Бена Джонсона «Алхимик»

Алхимия примером служит,
Как плутни с дурью тесно дружат...

Себастьян Брант. Корабль дураков (1494)

В эпоху Возрождения перестали быть тайными, вышли на поверхность занятия алхимией, астрологией, кабалистикой и прочей магией. Более того, они стали интеллектуальной модой — ими увлекались коронованные особы и высшее духовенство, при дворах появились штатные алхимики и астрологи. Особенно благосклонно к ним относился пребывавший в Праге император Рудольф II, но вот английский монарх Иаков I был их противником (он издал вердикт против ведовства).

Можно сказать, что в этих вопросах драматург и поэт Бен Джонсон соглашался со своим правителем. Будучи воспитан на классической античной традиции, он смотрел на мир трезвым взглядом и отвергал всякие проявления Герметизма и мистицизма. Не принимал всерьёз розенкрейцеров, будто бы способных вступать в сношения с духами — они для него были теми же мистиками (здесь проявилась и некоторая ограниченность его умственного кругозора). Был недругом пуритан, которые считали театр дьявольщиной; по его мнению, они тащили страну назад, стремясь уничтожить old merry England.

Критически Джонсон относился к астрологии (хотя он и сам умел составлять гороскопы, но не верил в них) и алхимии. Понятно, что с исторической точки зрения в воззрениях алхимиков не было ничего абсурдного: ведь только в 20 веке наука раскрыла истинные механизмы и условия трансмутаций элементов, показав ошибочность их попыток превратить простые металлы в драгоценные. Но главное, что не укрылось от проницательного взгляда Джонсона и против чего он не мог пройти мимо: на ниве «тайных знаний» пышно расцвело шарлатанство.

В прологе к ранней своей пьесе «Каждый вне своего нрава» (1599) он писал: «Бичевать уверенной рукой пороки своего времени и показать всем этим обезьянам их портрет, отражённый в зеркале размером в сцену». Подобным зеркалом стал и его «Алхимик» — в нём автор вдоволь поиздевался и над обманщиками-лжеалхимиками, и над алчной и легковерной публикой, клевавшей на их посулы.

Эта комедия считается одним из высших достижений Джонсона: она значительна по содержанию, хороша композиционно, показывает интересные характеры. Впервые была поставлена труппой «Слуги короля» в 1610 г., а напечатана в 1612-м.

Имеются два перевода на русский: Бориса Пастернака — опубликован в 1931 г. [11], и Полины Мелковой — в 1960-м [12].

Действующие лица

Сатл, алхимик.
Фейс, домоправитель.
Долл Коммон, их сообщница.
Деппер, клерк адвоката.
Дреггер, торговец табаком.
Лавуит, хозяин дома.
Сэр Эпикур Маммон, дворянин.
Пертинакс Серли, игрок.
Трибюлейшен Хоулсом, пастор из Амстердама.
Анания, диакон оттуда же.
Кастрил, забияка.
Госпожа Плайант, его сестра, вдова.
Соседи, пристава, слуги и прочие.

Действие происходит в Лондоне.

Коротко скажем про сюжет:

Владелец дома Лавуит во время эпидемии чумы уезжает из Лондона, оставляя жилище под присмотр слуги Фейса. Последний вместе с Сатлом, выдающим себя за алхимика и астролога, и его сообщницей Долл Коммон используют дом (где будто бы имеется алхимическая лаборатория) для вымогательства денег у многочисленных простаков, обещая каждому исполнение его желаний. А именно:

— сластолюбивому рыцарю сэру Эпикуру Мамону и фанатикам-пуританам из Голландии — философский камень, превращающий любой металл в золото, а также служащий эликсиром бессмертия;

— клерку адвоката Депперу — постоянных выигрышей в азартных играх;

— торговцу табаком Дреггеру — волшебный способ украсить свою лавку, что резко расширит торговлю;

— провинциальному буяну Кастрилу, жаждущему изучить правила вызова на дуэль, — хорошую партию для его вдовствующей богатой сестры г-жи Плайант.

Всё-таки нашёлся один Фома неверующий (Пертинакс Сёрли), понявший, что все эти люди стали жертвами мошенников, и пытающийся раскрыть им глаза, но доверчивые простофили не желают его слушать и выгоняют. Неожиданно возвратившийся Лавуит поражён тем, что происходит в его собственном доме. Сатл вместе с Долл спасаются бегством, а Фейсу удаётся погасить гнев своего хозяина, женив его на г-же Плайант (кстати, LOVEWIT значит «любит остроумие», и некоторые считают, что в нём Бен отразил себя).

Освещение современником такого явления, как деятельность алхимиков (и псевдоалхимиков), уже представляет большой интерес для понимания нравов той эпохи. Но пьеса ценна для нас ещё и в другом отношении: известно пристрастие Джонсона к личной сатире, и мы полагаем, что в этой комедии он остался верен ему. Каких же реальных людей вывел он на сцену? Ограничимся рассмотрением только главных персонажей — трёх аферистов и наиболее значительного их клиента сэра Эпикура Маммона.

Сразу раскроем карты и скажем, кого мы в них опознали. Уже давно высказано предположение (и мы с ним согласны), что прообраз «мага» Сатла (SUBTLE = тонкий, изощрённый) — известный оккультист, целитель и астролог Саймон Форман. Его подручные Фейс (FACE = лицо; одно из значений этого слова — наглость) и Долл Коммон (DOLL COMMON; DOLL = привлекательная женщина, COMMON = общая, простая), по нашей гипотезе, — капитан Альфонсо Ланьер и его жена Эмилия Ланьер. Ну а Маммон (EPICURE MAMMON = Эпикур + богатство, земные блага) — юрист, философ Фрэнсис Бэкон.

Нужно учесть, что «Алхимик» стал у Джонсона следующей пьесой после «Эписин, или Молчаливая женщина», поставленной на сцене годом раньше (в конце 1609-го). В статье про «Эписин» мы уже говорили об этих персонах, которые, на наш взгляд, фигурируют и в «Алхимике».

Сын мелкого лавочника Саймон Форман (1552—1611) несколько лет проучился в школе, но после смерти отца стал помощником торговца (в том числе лекарственными растениями). В 1580 г. отправился в Голландию, тогдашний центр астрологических знаний, изучать это дело; по возвращении начал практиковать как астролог и врач.

Постепенно получил широкую известность, среди обращавшихся к нему встречались важные особы (однако многие считали его шарлатаном, и Форман даже попадал в тюрьму). Написал немало сочинений на близкие ему темы, однако при жизни автора было опубликовано только одно его произведение.

Истории болезней своих пациентов он подробно фиксировал в дневнике, где они соседствовали с записями на разные другие темы (например впечатлениями от просмотренных пьес, в том числе шекспировских). Теперь его записные книжки (они сохранились) стали предметом расшифровки и изучения, поскольку содержат важную информацию о состоянии медицины, деятельности астрологов и прочих аспектах жизни в тогдашней Англии.

Эмилия (Амелия) Ланьер (1569—1645) — незаконная дочь придворного музыканта Баптисты Бассано (по некоторым данным, еврея по происхождению, возможно, сефарда-марана), прибывшего на Альбион из Италии в середине 1500-х годов, и протестантки Маргарет Джонсон. После смерти отца семилетнюю девочку отдали на воспитание в аристократическую семью, а когда она подросла, её сделал своей любовницей пожилой лорд-камергер Хэнсдон. В 1592 году Эмилия, будучи его содержанкой, ожидала ребёнка, и от неё откупились — «для прикрытия» выдали замуж за её кузена, тоже музыканта, Альфонсо Ланьера, хорошо обеспечив материально. Многие родственники Эмилии были связаны с музыкой, и она тоже играла на клавесине.

Альфонсо Ланьер (1572—1613) сразу после женитьбы отправился в морской поход, ему присвоили звание капитана; в 97-м участвовал в экспедиции на Азорские острова, потом два года провёл в Ирландии, где англичане подавляли мятеж. Будучи придворным музыкантом (он играл на похоронах королевы), занимался также разными грубыми увеселениями (вроде травли собаками медведей и быков). Его приблизил лорд Бёрли, который пожаловал ему монополию на взвешивание сена и соломы в Лондоне. Как мы сказали, его женили на Эмилии, что определило его зависимое положение; неудивительно, что их семейная жизнь не сложилась.

Итак, мы полагаем, что Джонсон отразил в пьесе эту троицу реальных людей, а основной источник сведений о них — дневники Формана. В 1973 г. английский историк и шекспировед Лесли Роуз обнаружил в них записи периода 1597—1600 гг., касающиеся Эмилии Ланьер, и пришёл к выводу, что именно она была Смуглой леди шекспировских сонетов. Так Ланьер оказалась в центре внимания шекспирологов (один из них, британец Джон Хадсон даже выдвинул экстравагантную гипотезу, что под псевдонимом «Шекспир» творила она; в 2014 г. вышла его книга «Смуглая леди Шекспира»).

Как пациентка, Ланьер делилась с «доктором» своими интимными секретами и фактами биографии. Из записей Формана мы, в частности, узнаём [13, 10]:

— что ей хотелось узнать от астролога, будет ли её муж посвящён в рыцари и когда она станет настоящей леди;

— что у неё было несколько выкидышей;

— что королева и многие вельможи покровительствовали ей, и она часто получала подарки;

— что один знатный господин очень её любил и много для неё сделал, но он умер;

— что супруг обращался с ней плохо, растратил её состояние;

— что теперь она весьма нуждается, у неё долги.

Об её гороскопе: она добьётся высокого положения, однако муж ее вряд ли станет рыцарем.

Из дневника Формана видно, что он часто склонял (и успешно) пациенток к сексуальным отношениям. Строки, по-видимому, относящиеся к Ланьер: «Гороскоп показывает женщину, у которой на уме одно — удовлетворение желания». Затем он задает себе вопрос: если я пойду к ней сегодня ночью или завтра, захочет ли она принять меня? Свидание состоялось, и он провёл с ней время, отметив её любезное отношение (она позволила ему многое, но не всё).

Есть запись на латыни, что Эмилия, как утверждают, умеет вызывать духов и колдовством привораживать мужчин. В порыве раздражения он называет её «шлюхой» (a whore) и восклицает: «Не инкуба ли она?» (инкуба — демон, злой дух или человек, которому они подчиняются). В связи с этим Форман спрашивает себя, не расстаться ли с ней? (Вполне естественные опасения: занятия чёрной магией не сулили в ту эпоху ничего хорошего.)

Астролог неоднократно бывал у Эмилии, всякий раз, впрочем, гадая по гороскопу, идти или нет. Связь с этой «вредной женщиной», строившей ему «всяческие козни», длилась несколько лет. Позже он записывает, что она была кокоткой и плохо обошлась с ним. Как видим, даже для такого тёртого калача, как Форман, Ланьер оказалась крепким орешком.

В целом, из его записей возникает образ женщины сексапильной, неглупой, с сильным характером, строящей большие планы. И в то же время — дамы полусвета сомнительной репутации. «Украшают тебя добродетели, до которых другим далеко» (Н. Некрасов).

Обращался к Форману также и Альфонсо, который хотел получить астрологический прогноз перед своим отплытием в 1597 г. Значит, эту семейную пару врачеватель знал с обеих сторон.

Возвратимся к «Алхимику». Согласуются ли приведённые сведения о Формане, Альфонсо и Эмилии с образами трёх мошенников? На наш взгляд, да: Сатл — босс, властный и самоуверенный; Фейс — нагловатый и хитроватый тип (его называют капитаном, у него есть форма — намёк на Альфонсо);

Долл — довольно развязная женщина, себе на уме, принадлежит обоим мужчинам (как бы ménage à trois, Common — общая), то есть, примерно, как и в жизни.

Дама представляет наибольший интерес, поскольку, на наш взгляд, это Ланьер, а она, по гипотезе Роуза (которую мы разделяем), — Смуглая леди сонетов. Прежде всего, Долл неотразимо привлекательна для многих, и её используют как «приманку» для привлечения клиентов (да и Сатл с Фейсом иногда сцепляются из-за неё).

У неё хорошо подвешен язык, и она способна, как трещотка, нести околесицу, называя бессмысленно разные библейские и исторические имена и события. Нужно учитывать, что подобные сцены она разыгрывала сознательно — чтобы отвязаться от чересчур настойчивых ухажёров (которых сначала завлекала-обнадёживала — такова была её главная функция в «преступной группе»), то есть её тирады нельзя принимать буквально. Тем не менее, тут мы получаем о ней некоторую существенную, хотя и косвенную, информацию — ведь высказываемая человеком ахинея тоже его как-то характеризует.

Фейс предупреждал клиентов, что у неё бывают приступы, когда она становится невменяемой. И наставлял их, как нужно себя вести: она дитя природы, болтайте с ней о физике, об алгебре, о строе государства, о распутстве — не поведёт и бровью, но спорить с ней нельзя; она весьма учёная особа, но изучая броутоновы книги, свихнулась на Иудее: при одном упоминании о ней впадает в раж, начинает учёным языком рассуждать о всяких родословных, и её уже не остановишь; главное — ни слова о раввинах. (Hugh Broughton (1549—1612) — английский священник, пристрастившийся к древнееврейской литературе и писавший в стиле средневековых каббалистов.)

Один из подпавших под чары Долл — Эпикур Маммон. Он очень увлёкся ею, и чтобы охладить его пыл, она устроила подобную сцену, начав, как заведённая, нести чепуху а-ля Броутон. Разочарованный поклонник в сердцах назвал её «мадам-раввинша» (можно заметить особые отношения Долл с иудаизмом).

Она может быть весёлой и обольстительной, а может — очень грубой. Её слова: изображу повадки светских дам, что в грубости служанкам не уступят. Вскользь говорится об её происхождении — Фейс: нужно хвалить её дом и знатность. Долл: я не леди, дочь захудалого барона; нам не хватает мишуры и блеска, сопутствующих знатности, но всё же мы фамильной чести не теряем. Фейс: её отец разносчик яблок.

Отметим важный для нас факт: она играет на цитре (ведь Ланьер тоже музицировала).

Теперь обратимся к Эпикуру Маммону. Это подробно прорисованная, интересная фигура: он образован, умён, много разглагольствует об алхимии, её возможностях осчастливить человечество. Но за этим кроется лишь его личная жажда богатства и наслаждений. В конце пьесы, в ответ на насмешливое замечание Лавуита про лопнувшие надежды Маммона превратить в золото разный металлический скарб, тот ответил: не я страдаю, но общественные интересы.

Как известно, Фрэнсис Бэкон изучал алхимию, говорил о ней в своих трудах (а также в трактатах выдуманного им, как мы полагаем, предшественника-однофамильца Роджера Бэкона), в целом относясь к ней критически: «Кое-что принесла деятельность алхимиков, но как бы случайно и мимоходом... Ибо та теория, которую они измыслили, больше вносит путаницы в опыты, чем способствует им. Также и те, кто погрузился в так называемую естественную магию, открыли немногое — она легковесна и близка к плутовству».

Алхимики для него — чистые эмпирики, действующие вслепую, без предварительного изучения природы, раскрытия её законов. А пафос его философии: именно научный метод есть та сила, которая позволит покорить природу и обеспечить процветание государства. Причём всеобщее обогащение для него не самоцель: «Богатства существуют, чтобы их тратить, а траты — чтобы делать добро и этим снискать честь».

Как видим, он вроде бы пёкся только о благе ближних, но это не вполне гармонировало с характером мыслителя: современники отмечали барственность Бэкона, его любовь к роскоши (как известно, на закате жизни лорда-канцлера обвинили во взяточничестве). Так что слова из сонета У. Вордсворта: «Plain living and high thinking» — это не про него.

Автор пьесы дал персонажу «говорящую» фамилию Маммон, а к ней ещё добавил имя Эпикур. Все знали выражение Горация: Epicuri de grege porcus — «поросёнок из стада Эпикура» (поэт имел в виду себя, признавая, что ему близка философия Эпикура); сравнение эпикурейцев со свиньями было ходовым — так окрестили их стоики, вульгарно истолковавшие учение Эпикура просто как призыв к чувственным удовольствиям. С другой стороны, фамилия Бэкон (сало, ветчина, бекон) тоже ассоциировалась со свиньёй (pig, hog, boar); он и сам обыгрывал этот факт, боров присутствовал в гербе Бэкона. Так что намёк на него вполне прозрачен.

Говорится в комедии также о прожектах Маммона. Фейс: он мечтал построить новый город, в котором будут рвы с серебряными берегами, наполненные сладким кремом, чтоб по воскресным дням ученики и швейки кормились в них бесплатно. Джонсон высмеивал прожектёрство Бэкона и в других пьесах, например в «Чёрт выставлен ослом».

Драматург хорошо знал Бэкона, отмечал его выдающиеся способности оратора и другие достоинства, но, как сатирик, высмеивал его слабые стороны. Обычная практика этого комедиографа, не щадившего даже самых близких ему людей.

Обратим внимание на одну загадку пьесы: многократно упоминается персона, не имеющая прямого отношения к сюжету — говорится о некоем родственнике Долл, её брате-лорде. Поскольку Бен классицист, для подобных добавлений должна иметься веская причина, то есть он хотел сообщить что-то важное. Вот несколько таких мест:

— Фейс про Долл: это сестра милорда. Она безумна, послана к нам братом.

— Маммон: я знаю причины странности леди — мне брат её всё рассказал. Когда его просят назвать имя брата, он говорит, что забыл его, и чуть позже: а, вспомнил, но тот человек не хотел, чтоб знали его имя. Маммон клянётся, что это его приятель, человек почтенный.

— Маммон к Долл: ваш брат-милорд здоров, надеюсь? Долл: мой братец, действительно, лорд, но я не леди.

— Стук в дверь, Фейс Маммону: Уж не брат ли леди? Его карета пред дверьми. Не попадайтесь ему на глаза, он так же вспыльчив, как она безумна.

— Сатл: ну Долл, теперь ты, как сестра милорда, — как бишь его? — должна держаться чинно.

— Маммон к Долл: как это разрешил ваш брат милорд?

Значит, у Долл есть родственник-лорд, и Маммон-Бэкон хорошо его знает, но назвать не может. Что же это за таинственная личность, которая не показывается и чьё имя не раскрывается? Не граф ли Рэтленд? Как известно, Джонсон часто говорил о своём главном сопернике в театральной сфере Рэтленде, изображал, шаржировал его в своих сочинениях, но никогда прямо не называл его. Такое впечатление, что тут мы видим ещё один пример подобного умалчивания. (Как я пытался показать в статье про «Эписин», там за колоритной супружеской парой Оттеров стояли Ланьеры, а за персонажем Аморусом Ла-Фулем — Роджер Мэннерс граф Рэтленд. В начале спектакля Ла-Фуль сказал, что мистрис Оттер его родственница по материнской линии. Кстати, в той пьесе упоминался и доктор Форман.)

И вот, в следующей своей комедии автор настойчиво повторяет, что у Долл (опять же, как мы думаем, Эмилии) есть лорд-родственник. Значит, допустимо предположение, что она была родственницей графа Рэтленда по материнской линии (что в принципе возможно).

И в заключение, ещё один вопрос. Историкам литературы давно известно имя Ланьер, поскольку в 1611 г. вышла книга «Славься Господь Царь Иудейский», на титуле которой в качестве автора значилась «Эмилия Ланьер, жена капитана Альфонсо Ланьера». Центральной в этом поэтическом сборнике была религиозная поэма с тем же названием, в которой на историческом и библейском материале отстаивалось достоинство женщин (поэтому поэтесса считается одной из первых феминисток; недавно появился перевод книги на русский [10]).

Однако И. Гилилов доказывал, что это была мистификация и подлинный автор другой (по его мнению, Елизавета, супруга Рэтленда). Думаю, что он прав: в поэме, помимо хорошего поэтического мастерства, отчётливо проявился высокий строй души написавшего её человека. Однако записи Формана и пьесы Джонсона говорят о том, что Ланьер, при всех её привлекательных чертах, этим качеством не обладала.

Так или иначе, эта женщина сыграла значительную роль в жизни Шекспира, что нашло отражение в его драматургии и поэзии — тут Лесли Роуз прав, только вот в проблеме авторства он ошибался, оставаясь стратфордианцем. Ну а Бен Джонсон свершил важное и полезное для нас дело: вывел Тёмную леди шекспировских «Сонетов» на яркий свет рампы.