3. Зловещая клятва в «Лесу»

Итак, в августе 1603 года супружеская пара Рэтлендов возвращается из Дании на родину. Платоническая пара, возможно, и посещает Бельвуар, но уже в декабре 1603 года оба находятся в Уилтон Хаузе, имении графини Мэри Пембрук.

После восшествия на английский престол Якова графиня писала своему сыну Уильяму, находившемуся при дворе, чтобы он привез короля в Уилтон. «С нами человек по имени Шекспир», — многозначительно добавляла она в письме, полагая, что это обстоятельство может стать «приманкой» для Якова.

И вот король прибыл в Уилтон Хауз. Ему показали «Как вам это понравится».

А уже в 1604 году Рэтленд — в Оксфорде, там находится и король — его сын принц Уэльский получает степень магистра искусств.

Но несмотря на то, что вместо ярой протестантки Елизаветы на престоле находится мягкий Яков, сын католички Марии Стюарт, и есть надежда, что католичество со временем вернет главенствующие позиции в этой стране мирным путем, против Якова — с ведома папы Климента — продолжаются плестись заговоры. Один из них — так называемый «пороховой заговор».

Историки спецслужб считают его провокацией самого Роберта Сесила, направленной на дискредитацию католических амбиций короля и склонение Якова к умеренному англиканству.

Тем не менее Роджер вынужден заниматься судьбой братьев, втянутых в «пороховой заговор». Особенно младшего — католика Оливера.

В том же 1605 году он собирается на несколько лет покинуть Англию и отправиться путешествовать. Двадцатилетнюю супругу он, видимо, собирается оставить на острове — в самом деле, зачем она ему в путешествии! Платонические отношения не требуют физической близости. Помешало ему избавиться на несколько лет от жены Елизаветы только состояние здоровья...

Впрочем, и сама Елизавета Рэтленд, начиная с 1605 года и по 1610, большую часть своей жизни проводит не в Бельвуаре...

(Шекспироведы-рэтлендианцы считают, что во время кризиса супружеских отношений как раз и трудился над трагедиями Рэтленд, так сказать, забываясь в творчестве, — ведь именно в 1605—1606 годах были созданы «Король Лир» и «Макбет»!)

Видимо, в течение первого десятилетия нового XVII века у Рэтлендов в Лондоне бывал и Бен Джонсон, знакомый с графиней еще во времена ее нежнейшего возраста. Однако сам граф был с поэтом нелюбезен.

Не догадывался, полагают рэтлендианцы, что именно Бен Джонсон станет самым верным почитателем творчества Роджера, скрывшегося на пару с супругой под псевдонимом Шекспир. Видимо, мужу не нравилось и то, что поэт явно боготворил его супругу. Читай, ревновал, будучи сам неспособным выйти за рамки платонических отношений, боялся измены...

Поэт старался быть полезным графине во всех ее литературных занятиях, осыпал ее комплиментами, преклонялся перед ней.

Чванливый магистр искусств и юрист с высшим образованием, Рэтленд однажды даже как-то упрекнул супругу, что она «принимает за своим столом поэтов».

Шекспироведы заявляют, что Рэтленд, видимо, опасался излишней болтливости Бена Джонсона, ибо поэт не пренебрегал поклонением Бахусу... Дескать, не мог держать язык за зубами, и Рэтленд трясся от страха, что его тайна — тайна Шекспира! — будет выболтана по пьянке...

Однако шекспироведы, давая такое объяснение, упускают из виду, что как раз Бен Джонсон показал эталон «молчаливости», образец умения держать рот на замке — и в сборнике Честера участвовал, и в издании «Великого Фолио»! И еще после этого прожил почти пятнадцать лет — а так ведь нигде и не раскрыл тайны Шекспировского проекта!

Кризис супружеских отношений Рэтлендов завершился, как полагают шекспироведы, появлением на свет ее первой и единственной книги, авторство которой приписано другой даме.

В 1611 году на свет появилась книга Эмилии Лэньер, жены капитана Альфонсо Лэньера. Книга отпечатана типографом В. Симмзом для издателя Р. Баньяна (имена, встречающиеся и в ходе реализации Шекспировского проекта).

Поскольку дамочка, известная под этим именем, действительно существовала — она была дочерью придворного музыканта, а впоследствии, до замужества, любовницей старого лорда-камергера Хэнсдона — но никогда и никак ни до, ни после себя в литературе не проявила (умерла в 1645 году), то исследователи полагают, что истинным автором книги является Елизавета Сидни-Рэтленд.

Книга открывается авторскими обращениями к самым высокопоставленным женщинам королевства, начиная с самой королевы Анны, ее дочери принцессы Елизаветы и родственницы короля Арабеллы Стюарт.

Такие вольности для той, кого врач и астролог Симон Форман в своих медицинских документах назвал шлюхой, кажутся слишком сверхъестественными. А для автора Елизаветы Рэтленд, особы королевской крови — естественными и закономерными.

Далее следует стихотворение «Ко всем добродетельным леди вообще».

Затем — стихотворные обращения к графиням Пембрук, Кент, Камберленд, Сэффолк, Бедфорд, Дорсет — к каждой в отдельности. Для капитанши Лэньер — слишком смело, а для графини Рэтленд — оправданно и нормально. Причем автор прекрасно владеет языком отличий и оттенков, говоря о высокопоставленных дамах. Больше всего чувств и больше всего доверия у автора, видимо, вызывает Мэри Сидни-Пембрук — ей посвящена самая большая поэма (56 строф) — «Мечта автора к Мэри, графине Пембрук».

Никаких сведений о том, что капитанша Лэньер была близко знакома с «сестрой» Филипа Сидни, добыть исследователям не удалось.

После этих обращений — послание «К добродетельному читателю».

Затем — на 57 страницах поэма, давшая название всей книге «Славься, Господь, Царь Иудейский».

В поэме автор развивает целую систему взглядов на несправедливость тогдашнего положения женщин в обществе. Учитывая уникальность публичного изложения подобных взглядов в то время, можно назвать Эмилию Лэньер предтечей феминизма, или на худой случай — провозвестницей эмансипации.

Поэтесса на примере известных литературных сюжетов констатирует несправедливость положения женщин и даже призывает их вернуть себе утраченное достоинство.

Уровень поэтического мастерства автора говорит о том, что она не новичок, а мастер, уверенно владеющий многими средствами художественной выразительности, поэтической техникой.

Несколько раз как о деле само собой разумеющемся говорится, что книга предназначена только для знатных и благородных леди королевства, из чего можно сделать вывод, что книга издавалась скромным тиражом, а это было весьма недешево в то время и вряд ли по карману капитанше Лэньер.

Потом еще одна поэма — «Описание Кукхэма».

Завершает книгу еще одно стихотворение «К сомневающемуся читателю», в котором объясняется, что название поэмы пришло автору однажды ночью во сне много лет назад!

Многие детали этого издательского проекта заставляют шекспироведов думать, что на самом деле книгу «Славься, Господь, Царь Иудейский» писала Елизавета Сидни-Рэтленд. Мы не будем с ходу отвергать это предположение.

А в 1612 году Елизаветы Рэтленд не стало.

26 июня 1612 года после тяжелой болезни Роджер Мэннерс граф Рэтленд скончался. Произошло это в Кембридже. Набальзамированное тело графа доставили в закрытом гробу в его родной замок Бельвуар и сразу же ночью предали земле в его фамильной усыпальнице. Вопреки обычаю, никому не было разрешено видеть лицо умершего. А торжественные похоронные церемонии совершили через два дня, уже без покойника!

Об обстоятельствах смерти его жены Елизаветы историки долго ничего не знали — даже в британском Национальном биографическом словаре указана дата 1615 год. Лишь сравнительно недавно из сохранившегося письма современника узнали, что она приняла яд и умерла в Лондоне всего через неделю после странных похорон мужа. Тогда же якобы, также ночью, без огласки, ее захоронили в соборе св. Павла в могиле отца Филипа Сидни.

Шекспироведы-рэтлендианцы, уверенные в том, что под маской Уильяма Шекспира скрывалась супружеская платоническая пара Рэтлендов, радуются этим «фактам»! Прямо как у Честера, и как раз после выхода сборника «Жертва любви» в 1611 году, на самом деле, вышедшего, конечно же, в 1612... Сначала сгорел — умер Голубь—Роджер 35 лет от роду, а затем незамедлительно, всего через неделю, сгорела — умерла Феникс—Елизавета, 27 лет от роду. Они и написали совместно то, что вошло в шекспировский канон!

Мы не собираемся вступать в дискуссию с рэтлендианцами. Потому что мы уже для себя определили, проанализировав честеровский сборник, что последовательность ухода из жизни героев, которые и составили славу Шекспира, была противоположной — сначала умер Феникс, и только потом, через десять лет — Голубь! Мы пришли к выводу, что оба герои — мужчины. Есть у нас и свои кандидатуры на эти птичьи роли — Эдуард де Вер (Феникс) и Филип Сидни (Голубь).

Мы просто хотим обратить внимание наших читателей на то, что имеющиеся данные можно истолковать и иным способом. Причем логически не противоречивым — в рамках нашей гипотезы.

Итак, 26 июня в Кембридже, где у него был собственный кабинет, умер граф Рэтленд. Его гроб привезли в Бельвуар и предали земле ночью. Его лица никто не видел.

Видимо, в 1612 году супруги пришли к решению расторгнуть свои отношения. Разумеется, для простых смертных был не заказан и обычный развод, но в случае с дочерью «богопододобного Сидни» такое решение осложнялось тем, что разведенная Елизавета могла быть использована политическими силами, могла вновь выйти замуж за кого-то, кто предъявил бы более весомые права на английский престол! Таким образом, освободиться от брачных уз Елизавета Сидни-Рэтленд могла, только оказавшись записанной в Книге Смерти.

Еде и в какой церковной книге была сделана запись о ее смерти — об этом достоверно неизвестно до сих пор. Но, возможно, она обрела желанную свободу уже не на острове, а на континенте, и под другим именем...

Для современных ей соотечественников была сочинена легенда, которую устно и письменно распространяли по Англии. Судя по всему исчезновение из общественной, придворной и литературной жизни Елизаветы Сидни, казалось современникам странным — вот они и писали друг другу в письмах услышанные где-то сплетни. Что, дескать, отравилась после смерти платонического возлюбленного, просто не могла без него жить... И похоронили ее в могиле отца, даже не удостоилась покоиться рядом с мужем в Бельвуаре.

То, что это выдуманные сплетни, подтверждается простейшим логическим соображением. Во-первых, похорон ночных графини никто не видел. Во-вторых, хоронить самоубийцу в главном лондонском соборе, да еще в могиле национального гения! Разве кто-нибудь пошел бы на это? И почему — в могиле отца, а не в усыпальнице мужа?

Но слухи, видимо, циркулировали в обществе, и непосвященные думали, что особы королевских кровей должны покоиться в главном соборе столицы, так что разговорчики о том, что матерью обоих была Елизавета Английская, очевидно, ходили... Было известно, что исчезнувшая, объявленная мертвой графиня, не покоится в бельвуарской усыпальнице — как найти объяснение этому факту? Только поместив мертвое тело Елизаветы в могилу ее «отца». Ведь ее собственной могилы нигде не обнаружено!

Теперь вернемся к смерти Рэтленда. Выдали она естественной? Или тоже относится к разряду инсценировок?

Этот персонаж нас не интересует в ходе отыскания создателей Шекспировского проекта, поэтому мы ограничимся формулировкой вариантов, ни на одном не настаивая.

Граф Рэтленд действительно умер после тяжелой и продолжительной болезни. Он угасал в своем кембриджском кабинете — и его супруга об этом знала, знали об этом и информаторы короля Якова. Вполне возможно, что графиня Рэтленд получила предложение, от которого она не смогла отказаться. Ей предложили выбор — или монастырь или «смерть» с последующим воскрешением на континенте в виде какой-нибудь «герцогини Игрек».

27-летняя бездетная графиня могла согласиться на любой вариант. Если она была автором «Царя Иудейского», то могла оказаться и в монастырских стенах. Но с такой же вероятностью она могла хотеть и прямо противоположного — создания настоящей семьи, рождения детей, продолжения жизни — пусть и под другим именем.

Именно поэтому уже через неделю после погребения супруга ее судьба была решена — она умерла, и молва о ее смерти удовлетворила любопытство заинтригованных современников.

Гроб с телом покойного Рэтленда во время спешного ночного погребения мог не открываться по двум причинам.

Первая — в результате неизбежного развития сифилиса лицо его было изуродовано. И родные не должны были видеть того, кто даже от них скрылся в кембриджском уединении, чтобы не пугать никого своим гниющим видом.

Вторая — граф Рэтленд, справившийся с болезнью и проживавший в Кембридже, принял монашеский постриг, а поскольку развестись с супругой он не мог, то он вынужден был официально оформить свою «смерть».

Если найдутся исследователи, которые рассмотрят возможность обоих вариантов, тщательно проанализировав политическую обстановку 1612 года, не исключено, что под этими событиями обнаружатся весьма важные причины.

Мы же на этом останавливаться не будем в силу ограниченности нашей задачи и скажем еще несколько слов о дочери «богоподобного Сидни», которая на наш взгляд была одной из участниц Шекспировского проекта.

В 1616 году в своем «Фолио» Джонсон опубликовал два поэтических послания к Елизавете Сидни-Рэтленд. В 79-й эпиграмме Джонсон восклицает, что Филип Сидни, будь он жив, мог бы увидеть свое искусство возрожденным и превзойденным его дочерью!

Шекспироведов изумляет ни с чем не сравнимый пиетет, с которым Бен говорит о ее поэтическом даре. А мы думаем, что пиетет этот оправдан — во-первых, Джонсон знал о ее происхождении и был знаком с ее творчеством, а во-вторых, судя по тому, что стихи не содержат указания на ее смерть, а напротив — показывают читателю, что Елизавета жива и продолжает творить, и даже превзошла уже Филипа, — то как же обойтись без пиетета? Приходится предполагать, что о ее фиктивной смерти в 1612 году он знал, и продолжал обращаться к ней, как к живой.

В своем «Фолио» Джонсон поместил еще одно «Послание к графине Рэтленд». Обратите внимание — опять послание на тот свет! Прошло четыре года, а непросыхающий в пьянке Бен, как видно, не заметил даже смерти Елизаветы — пишет ей, как ни в чем не бывало! И опять утверждает, что она унаследовала от своего отца любовь к музам и поэзии... восторгается ею и ее мастерством... И ни какой скорби о том, что адресат послания лежит в могиле... Что бы это значило? Неужели действительно в 1616 году Елизавета Рэтленд была жива, и Бен об этом знал? Похоже, что так — и наша версия о фиктивной смерти графини Рэтленд получает косвенное подтверждение.

Но не только таким способом искусный Бен Джонсон дал нам знать, что Елизавета жива... Исследователи изумляются: в джонсоновском «Фолио-16» это самое «Послание» к покойнице — единственное стихотворение из полутора сотен напечатанных! — обрывается на полуфразе! Закончив излагать восторги в адрес Филипа Сидни, Бен переходит к ее «храброму другу, тоже возлюбившему искусство поэзии»... Далее следует пометка: «окончание утеряно». Как будто нам намекают на то, что утеряно, то есть скрыто окончание ее жизни... Что его нет, что Елизавета жива...

Исследователи, особенно рэтлендианцы, полагают, что храбрый друг — это граф Рэтленд...

Но и граф Рэтленд и Филип Сидни официально лежат в могилах! Один уже 30 лет! Другой — 4 года! Обращаясь к мертвой, Бен хвалит ее мертвых друзей — не странно ли?

Гораздо естественнее наше предположение, что на момент написания этого послания и Елизавета была жива, и ее муж, принявший постриг, да и Филип Сидни (Голубь) еще не умер... А то бы восторженное послание неминуемо обросло бы «реквиемными» деталями. Но этого нет!

Нашу версию подтверждает и другой факт — в двадцатом веке был найден полный рукописный список этого стихотворения! И он включал в себя то самое якобы утерянное окончание... В этом окончании всего восемь строк, содержащие упоминание о какой-то «зловещей клятве» и благодарности Рэтленду.

Да не «какая-то» клятва, а самая настоящая! И благодарить мертвого Рэтленда Бену Джонсону было не за что — разве только за то, что тот согласился на «смерть», позволяющую Елизавете освободиться! Видимо, в 1616 году бывшая графиня Рэтленд живет под другим именем рядом с каким-то «храбрым другом, возлюбившим поэзию»... Не будем гадать, кто это. Граф Рэтленд никакой такой особенной храбростью не прославился...

Интересней другое. Это самое «Послание» Бен Джонсон поместил в своем «Фолио» в «сиднеевском» разделе «Лес», сразу после «Прелюдии» и «Эпоса»... Помните честеровский сборник? В нем были и джонсоновские стихи, завершающие книгу. Их было четыре — два последних инструктировали читателя относительно того, что пора покончить с небылицами о том, что Феникс мужчина... А два первых говорили о Голубе и Фениксе как о живых... Эти два и были «Прелюдия» и «Эпос». (А мы утверждали, что они вместе с честеровским сборником были изданы 1616 году, а написаны, возможно, были в 1615, когда Голубь еще был жив, а значит Фениксо-Голубиный Шекспировский проект еще продолжался.)

И вот теперь они помещены в джонсоновское «Фолио». Под номером X — «Прелюдия», под номером XI — «Эпос» (переименованный в «Эподу»), следом за номером XII — это удивительное «Послание к Елизавете, графине Рэтленд».

Обратим внимание и на «Эподу» — зачем было изменять название «Эпос»? Только для того, чтобы подчеркнуть приверженность античному классицизму? Ведь эподы писал поэт I века до нашей эры Квинт Гораций Флакк... И имя Горация, как помнит внимательный читатель, уже мелькало в честеровском сборнике — на шмуцтитуле...

К слову говоря, у самого Горация «Эпода» под номером XII публикуется не всегда — в силу своего разнузданного, едва ли не порнографического содержания...

Но для нас важно другое — «джонсоновское "Послание"» включено в «сиднеевский» раздел. И ставится рядом со стихами, которые намекают посвященным на содержание честеровского сборника... Считается, что это послание пятнадцатилетняя графиня получила еще в 1600 году... Когда Елизавета только что вышла замуж за Роджера. 26-летний муж уже побывал в экспедиции на Азорские острова, но опять же о храбрости его известно ничего тогда не было... Кроме того, в свете найденного «утерянного окончания» послания становится особенно неясной «зловещая клятва». И особая благодарность за что-то Рэтленду, который на дух не переносил Бена, даже не хотел его видеть за своим графским столом...

Нет, думается нам, не было это послание написано Беном Джонсоном в 1600 году! Или это выдумали сами шекспироведы! Или Джонсон сам распространял небылицу, выгодную для него, чтобы хоть как-то вразумительно объяснить упорные послания к мертвым, как к живым.

Есть у Джонсона еще одно послание, которое шекспироведы определяют как относящееся к Елизавете Рэтленд. Это стихотворение опубликовано уже после смерти Джонсона (1637); в цикле «Подлесок» оно стоит под номером 50. Называется послание «Глубокочтимой — графине».

Как видим, конкретной фамилии нет. Вполне возможно потому, что на момент написания эта графиня носила уже другую фамилию. Из текста следует, что речь идет о положении вдовствующей жены, о книгах, заменяющих ей отсутствующих друзей, о других ее высоких достоинствах. Надежно скрытых от непосвященных...

Если это послание адресовано женщине, когда-то носившей имя Елизавета Рэтленд, то мы получаем еще один намек на то, что и после своего «исчезновения» из публичной светской жизни Лондона она продолжала жить где-то в уединенном имении, рядом с храбрым другом...

Таким образом, к перечисленным выше вариантам возможного продолжения судьбы Елизаветы Рэтленд после 1612 года можно добавить еще один: согласившись на роль вдовы (или став ею) она испросила высочайшего разрешения на то, чтобы жить рядом с храбрым другом в его уединенном имении... Как особа королевской крови, она не могла официально выйти замуж за него... Но, живя рядом с ним, со своим возлюбленным, она, по крайней мере, не могла стать угрозой положению Якова на троне... Мягкий король мог пойти на такое решение, если «вдова» согласилась с тем, чтобы не показываться при дворе...

Но не будем торопиться...

В 1619 году, через семь лет после «смерти» Елизаветы Сидни-Рэтленд, никто иной, как Бен Джонсон, не раз бывавший в ее доме, сказал: «Графиня Рэтленд нисколько не уступала своему отцу сэру Филипу Сидни в искусстве поэзии». «Мертвой» графине его похвалы и лесть не были нужны, не было смысла расхваливать покойную графиню и в присутствии поэта Драммонда, записавшего в дневнике слова Джонсона. Значит, Джонсон был знаком с творчеством Елизаветы, не опубликовавшей при жизни ни одной строки под своим именем!

Особенно примечательно, что ушлый Бен, видимо, зная о «стукаческих» наклонностях друга Драммонда, берущего на карандаш откровения собутыльников, не забыл в данном конкретном случае упомянуть графиню Рэтленд именно в прошедшем времени — как настоящую покойницу!

Бену Джонсону, непревзойденному мастеру конспирации, это было не впервой! Он умел хранить тайны! Он был другом Голубя и Феникса — и так и не сказал современникам и потомкам, кто же скрывался за этими птичьими псевдонимами! Но этот мастер конспирации сделал все для того, чтобы сообщить читателям необходимую сумму смыслов, которая позволит впоследствии, когда наступит подходящее время, прочитать эти смыслы единственно возможным способом.

И это время, кажется, наступает...