10. Бомба для Римской империи

Литераторы недавних времен очаровали нас галантными веками — в те далекие эпохи дамы были прекрасны, а кавалеры рыцарственны. В европейском пространстве господствовало преклонение перед античными образцами, извлеченными из глубин «темных веков» и ставшими предметом всеобщего восхищения. Дамы играли на лютнях и грациозно танцевали менуэты, кавалеры покровительствовали театрам и художникам, устраивали рыцарские турниры и строили великолепные замки и дворцы. А сколько было трубадуров, менестерелей, вагантов и бардов!

Были, говорят нам, отдельные недостатки — церковь немножко тормозила развитие науки, зачем-то хорошие книги иногда, не разобравшись, включала в «Индекс запрещенных книг»... Но все это были мелочи, потому что как раз именно в это время и начался расцвет национальных литератур — и в Италии, и в Испании, и во Франции, и в Англии...

Общее благодушие и «слащавая романтика» лучше всяких слов говорят о том, что поход Контрреформации завершился грандиозной победой. Так, как была написана история человечества (Скалигером, Петавиусом и их последователями), так мы и воспринимаем ее по сей день. Согласно этой истории колыбелью человечества (культурного, не дикого) был Рим. Он же дал высшие образцы человеческого гения. Эта же сила (римский интеллектуальный штаб) подготовила кадры для написания национальных историй. И именно в спущенной сверху парадигме.

Мы видели, что здание истории (хронологии) выстраивалось как раз в шекспировскую эпоху — в 1583 году был издан труд Жозефа Скалигера «Исправление хронологии», одобренный Римом и, несомненно, легший в основу методических пособий, рассылаемых по иезуитским католическим учебным заведениям. Скалигер, как мы помним, описал историю человечества до середины XV века. До середины XVI, видимо, описывал ход событий Дионисий Петавиус. В эту канву-сетку помещались «местные», региональные, национальные события, подгонявшиеся под общий посыл расчетов. А общий посыл был все тем же — показать всевластие и всемогущество Рима в борьбе с еретиками.

Хроники событий XVII века, видимо, писались уже историками, живущими в XVIII веке. И если это были английские историки, что нас здесь более всего интересует, то они уже смотрели сквозь призму послешекспировских эпох, которые значительно затуманили существо того, что происходило во времена Елизаветы Английской.

То, что мы сегодня знаем о шекспировской эпохе, было написано историками спустя 100—150 лет и написано в соответствии с требованиями римского «краткого курса» истории (бревиария).

Но это не значит, что события шекспировского времени были такими, какими они нам преподнесены в учебниках по истории!

Но, скажет огорченный читатель, как же нам быть? Ведь другого учебника по истории у нас нет!

Если под патронажем Рима—Ватикана была создана грандиозная ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ, то где же мы возьмем другую? Откуда можем добыть альтернативную версию, которая помогла бы нам стереть «официальный» лак и, как говорят реставраторы икон, «открыть изображение»?

Это оружие массового поражения, изобретенное высоколобыми творцами Контрреформации, которое мы называем ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИЕЙ (хронологией), и в XVI веке далеко не всем нравилось. Мы помним, как изящно журил историков за лживость Мишель Монтень. Жан Боден тоже не уставал бранить Плутарха... Как будто от его критики «античный» Плутарх мог исправиться. Мы не будем перечислять здесь других имен, чтобы не загромождать последние страницы нашего расследования — любопытный читатель, вероятно, о многих догадывается и сам.

Альтернативной версии истории, которая могла бы конкурировать по масштабности с детищем Скалигера, создано не было. Но несколько страниц подлинной истории во всей ее трагичности донес до нас хрустальный гроб Шекспировского проекта.

Гроб, в котором навеки обрели бессмертие Вергилий и Гораций, два античных римских драматурга, о смерти которых скорбела Мельпомена, и блестящая драматургия которых, как убеждает нас скалигеровская история, канула в безвестность...

Мы этому не верим!

Тот, кто прочтет новым взглядом исторические хроники Шекспира, тот, вероятно, сможет выявить не только мениппейную основу этих произведений (воспользовавшись методом Альфреда Баркова), но и узнает кое-что неизвестное о подлинной войне Алой и Белой розы. Не о той, которую нам описали историки скалигеровского помета, а ту, в которой участвовали Йорки, сами ставшие тайными летописцами своего поражения.

Появление на английском троне Тюдоров, как сообщают нам историки, было добровольным компромиссом обеих враждующих сторон — для прекращения кровопролития был выбран нейтральный кандидат, равноудаленный от обеих ветвей, но все же несущий в себе ланкастерскую (Алой розы) кровь. Для полного примирения первый Тюдор женился на представительнице Йорков (Белой розы). И далее, как убеждают нас историки-скалигеровцы, должна была настать в Англии эпоха мира и согласия. Но мы уверены, что Уильям Шекспир не писал бы своих трагедий и хроник, если бы он не смог вложить в них, воспользовавшись искусством стеганографии, информации о подлинных причинах династических распрей в Англии.

Если бы воинство Белой розы считало описанный скалигеровцами компромисс идеальным, оно бы не стремилось убрать с трона представителей ланкастерской ветви. И, видимо, не стало бы инициировать такое длительное противостояние с имперским центром (Римом), пытаясь добиться справедливости.

В пределах нашей видимости находится сюжет, начинающийся с Генриха VIII. Его попытки оставить на английском троне наследника говорят о том, что монарх сознавал угрозу династии Алой розы — пресечение рода. Его заболевание (сифилис), не дающее возможности продолжить род, заставляло Генриха предпринимать резкие действия. Он, видимо, метался между сознанием своей виновности и нежелания подчиниться Риму (Рим, напомним, возражал против развода Генриха с Екатериной Арагонской, сумевшей-таки родить королю единственную выжившую дочь Марию, однако являвшуюся бездетной) и мыслью о неизбежном, о новой династии, которая окажется на его троне. Йорки ли это будут или другие, кого определит Рим? Король Генрих менял жен и любовниц, чередуя представительниц обоих лагерей.

Все дети, за исключением дочерей Марии и Елизаветы, оказались нежизнеспособны, все отпрыски умерли еще при жизни монарха — через шесть лет после смерти Генриха умер и его бездетный сифилитичный отпрыск Эдуард. Власть оказалась в руках пламенной католички Марии Тюдор. Но всего лишь на пять лет, которые надо было пережить для того, чтобы не упустить свой шанс.

И Йорки смогли дождаться своего часа — дочь Анны Болейн, смуглой темноглазой красавицы, благосклонности которой Генрих добивался не один год и добился, взошла на престол.

Елизавета носила имя Тюдор — официально она считалась дочерью Тюдоров, но по своему происхождению она принадлежала к Йоркам. И замужем она была за Робертом Дадли, от которого еще в 17 лет родила сына Эдуарда. (В трагедии «Генрих VIII» мы видим сцену, говорящую о том, что наследника Йорков крестил архиепископ Кранмер, основатель англиканской церкви и сделавший все для того, чтобы обеспечить восхождение Елизаветы на престол — по этому эпизоду мы видим, какую значительную роль играло даже «еретическое» духовенство в решении династических проблем.)

В 1553 году на престол взошла сестра Мария, вышедшая замуж за короля (с 1556 г.) Испании. Король, предвидя смерть больной и бездетной супруги и надеясь на большую пользу в деле деторождения, которую можно извлечь из Елизаветы, склонил принцессу к прелюбодеянию.

Впрочем, обладавшая нестандартным государственным умом Елизавета и ее тайный супруг Дадли пошли на этот грех, рассчитывая в будущем получить от него дивиденды.

И они не ошиблись. В 1554 году Елизавета родила сына от Филиппа Испанского. Мальчика крестил сам король и дал ему свое имя. Ребенок был помещен в семью Генри Сидни.

Однако Елизавета вовсе не собиралась выходить замуж за короля Испании. Она любила Роберта Дадли, рыцаря Белой розы, который должен был в качестве короля взойти на английский трон вместе с Елизаветой и обеспечить преемственность власти именно по йорковской линии.

Все дальнейшие события были выстроены таким образом, чтобы вынудить Папу Римского и авторитетного для него короля Испании признать Йорков. Королева даже объявила себя королевой-девственницей, как бы говоря о том, что ни за кого другого замуж не выйдет. Добавим, что замысел Белой розы рождался в те годы, когда еще не был ясен исход борьбы между имперским центром (Римом) и отступниками (гугенотами, протестантами, кальвинистами, пресвитерианами). Замысел рождался, казалось бы, в самый подходящий момент — имперскому давлению начинали противостоять национальные культуры: во всех европейских странах начался демонстративный отход от имперской латыни и зарождение литератур на национальных языках. Сопротивлению способствовало и книгопечатание, которое было уже в достаточно развитом состоянии и могло заполнить книжные рынки альтернативной литературой, не подвластной идеологическому давлению Рима. Каждое европейское государство и каждая культура начинали осознавать свою суверенность, свое право на национальное своеобразие и свободу выражения.

Положение королевы Елизаветы было сложным. Будучи по своей генетике представительницей Йорков, она никак не могла отказаться от имени Тюдор (залога легитимности), хотя в ней не текло ни одной капли тюдоровской (ланкастеровской) крови. А кровь йорковская по каким-то причинам была Римом не признаваема.

Казалось бы, почему бы Риму не пойти на то, чтобы на английском троне оказались Йорки? Ведь все равно придется династию менять — прямых потомков по мужской линии у Тюдоров больше не осталось! Были потомки по женской линии — Мария Стюарт и ее сын Яков, но официально они не выглядели лучше и достойнее... Тем более что Йорки неоднократно выражали готовность отказаться от «еретического» протестантизма, то есть готовы были сговориться с Римом. Разве Риму это было не выгодно?

Видимо, под всей этой многолетней коллизией существуют скрытые причины, которые не дали возможности мирным путем разрешить религиозную распрю. Видимо, эти причины скрыты в шекспировской драматургии — потому что католическая церковь в своей версии ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ не рассказала нам, почему она отвергла притязания на трон Белой розы, символом которой был Георгий Победоносец? Это ведь был и символ Англии! И не случайно этот образ возникает в сознании читателя, слышащего имя Шекспир! Георгий, потрясающий копьем, собирается поразить дракона...

Ради справедливости надо отметить, что Римская империя вела борьбу на несколько фронтов сразу — почти одновременно еретические учения и движения возникли во многих странах, подвластных Ватикану. Казалось бы, сепаратные переговоры хотя бы с одним противником (Англией, например), могли бы существенно облегчить борьбу за дело Контрреформации. Но Рим на сепаратные переговоры не шел.

Нам сообщают, что Рим все-таки сумел склонить к возвращению в католичество французского короля Генриха Наваррского! Так почему бы не поступить так же с Елизаветой? Если бы только Рим дал добро на пребывание на троне Белой розы, разве Елизавета не побежала бы впереди всех подданных на мессу?

Мы думаем, что и в случае с Генрихом Наваррским дело обстояло не так, как нам живописали скалигеровские историки. Вряд ли Генрих Наваррский, слушающий советы Монтеня, пошел бы на такой сговор. И трагическая смерть французского короля-гугенота от руки наемного убийцы, и странная, «своевременная» «смерть» Мишеля Монтеня заставляют нас думать, что события развивались по несколько иному сценарию.

Длительная тайная война, обещания, посулы и угрозы, заговоры и интервенции — чего только не было в арсенале Рима для того, чтобы одержать победу над английской королевой Елизаветой! В течение ее царствования сменилось в Ватикане восемь пап! И только тогда, когда на святейшем престоле оказался восьмой — Климент, стало ясно, что борьба проиграна.

Лагерь Белой розы понял, что не только потерял шансы на возвращение на трон, но и обречен погибнуть в глазах потомков. Рим, имперский центр, прямо на глазах изумленного зрителя возводил здание Храма Истории (хронологии) — и изумленные зрители видели, как конструируется эта тюрьма народов. С огромным запасом прочности, обеспечивающим устойчивость и монументальность. Рим делал вид, что в его время в его империи не существовало злостных еретиков, они просто исключались из современной истории. В лучшем случае ссылались в глубь веков. Они записывались в Книгу Смерти — не только объявлялись умершими или сожженными (под своими современными именами, плебейскими), но и погребались в доисторической (дохристианской) могиле времени, записывались под имперскими латинскими именами в истории античности.

Такой была судьба пламенного борца против тирании Рима Данте Алигьери — еще Скалигер собственной рукой отправил его в XIII век. Дескать, жил во Флоренции какой-то чудак, если и писал о борьбе, то о флорентийских схватках за власть, мысленно спускался в ад с Вергилием, которому, разумеется, место в аду — ведь он чернокнижник и колдун. Таким образом, весь пафос величественной Дантовой «Комедии», где под стеганографическими символами гвельфов и гибеллинов скрыты действующие в борьбе XVI века силы Реформации и Контрреформации, оказался нейтрализован одним-единственным действием — припиской Данте к XIII веку. Да ведь Скалигер и был хозяином хронологической школы — куда кого хотел, туда того и помещал!

Правда, осталось неясным, что же смешного было в этой «Комедии», названной словно в насмешку «Божественной». Ведь этот чудак Алигьери (изгнанный из Флоренции) служителей действующей церкви поместил в аду. И изгнали его, мы думаем, не из Флоренции, а из Рима, то есть из пределов Римской империи как еретика и безбожника. Так он и оказался в еретической Англии, обретя свое истинное имя Эдуард Блаунт.

К этому времени Роберт Дадли, так и не взошедший на трон, был уже мертв. Постаревшая Елизавета была окружена детьми, собравшимися в пределах ее королевства.

Три сына, о существовании которых мы можем говорить более или менее уверенно, унаследовали от матери прекрасные литературные способности. Фрэнсис был более склонен к наукам. Филип блистал на литературном поприще. А королевский йорковский наследник и первенец Эдуард был гениален во всем.

В семейном кругу Пембруков-Сидни, вероятно, не раз обсуждались проблемы будущего. Проницательные мужчины, прекрасно осведомленные о технологии Контрреформации, ибо сами были частью католического мира и пытались изнутри расположить к Англии властителей империи — были готовы к худшему. Они могли быть физически истреблены, хотя дальновидная мудрая мать подложила им соломку со всех сторон... Но они могли просто безвестно сойти со сцены. И мир никогда не узнал бы о том, какие трагические события развернулись во второй половине XVI века в Англии. И в ходе этих разговоров и был, мы думаем, рожден Шекспировский проект.

Сделаем небольшое отступление. Разумеется, представить такое трудно, но, постарайся, уважаемый читатель, приложи немного усилий! Представь себе, что в истории мировой культуры не осталось бы имени Шекспира. Представь себе, что ни одной строки его не было бы опубликовано.

Читал бы ты ВСЕМИРНУЮ ИСТОРИЮ, в которой бы тебе рассказывалось о том, что на английском престоле был Генрих VIII Тюдор, предпоследний представитель этой династии по мужской линии. Последним стал его сын от третьей жены. А потом была дочь Мария, а потом незаконная дочь Елизавета-еретичка... Выморочный род... И Елизавета, хоть и сидела на троне почти полвека, так и не вышла замуж и не родила никого — чудачка объявила себя девственницей, и оттого была злюкой и немало голов порубила своим недругам... Бог наказал отступницу от католической веры. Ничего не оставалось, кроме того, чтобы передать английский трон шотландскому королю Якову.

Но в немалой степени потому, что в общекультурном пространстве осталась эта грандиозная тайна по имени Уильям Шекспир, любознательные филологи эпохи Просвещения начали раскапывать чудесную историю о превращении сына провинциального лавочника в гениального поэта и драматурга национального масштаба. И по ходу этих раскопок обнаружили столько любопытного, что спустя четыреста лет уже мало кто верит в сказку о гениальном британском самородке из Стратфорда.

Кроме того, по ходу раскопок обнаружились факты, меняющие «официальное» представление о Елизавете. Оказывается, королева-девственница — девственницей не была! Оказывается, она была в интимных отношениях с могущественным королем Испании Филиппом II и даже родила от него сына! Оказывается, Елизавета не была маниакальной еретичкой-протестанткой — за легитимность власти в любой момент готова была поступиться принципами! Оказывается, что появление на английском троне шотландского короля Якова — тоже ее инициатива, осуществленная ее же спецслужбами!

Да и легендарный пайщик театра «Глобус» оказался вовсе не Шекспиром — а Шакспером. Что все это значит?

А значит это то, что погибающие Йорки решили спеть свою лебединую песню. Они знали, что ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ, скалигеровский концлагерь, учрежденный штабом Контрреформации, не оставит миру правдивого повествования о трагедии Белой розы. Они знали, что их роль в истории будет искажена. А сами они расщеплены на несколько фантомов и размещены в разных исторических эпохах. Кроме того, их истина, их правда, их верность и любовь будут оболганы и растоптаны мстительным Римом.

Но до 1592 года они еще только предполагали это. После того как в Ватикане власть взял в руки папа Климент VIII, эти предположения переросли в уверенность.

К тому времени Филип Сидни, внебрачный сын испанского короля, уже шесть лет как был записан в «Книгу Смерти» — он жил вместе с семейством Пембруков — графиня Пембрук, которую когда-то он считал своей младшей сестрой, с которой он рос в одной семье Генри Сидни, оказалась дочерью королевы Марии Стюарт.

Он узнал об этом в 1574 году, когда ему было 20, а ей — тринадцать. Это было потрясение, которое привело к возникновению взаимной и пламенной страсти. Они готовы были умереть, если их разлучат. Но они не могли и думать о законном браке — ибо принадлежали к враждующим родам, ведущим многолетнюю жестокую войну. Узнав об их преступной страсти, родители их разлучили — а девушку выдали замуж за старого графа-вдовца Пембрука. Это было равносильно смерти.

Находясь во Франции, он, Филип, читал подобную историю в книге итальянца Маттео Банделло! Историю о вражде двух знатных родов — Монтекки и Капеллетти.

Много воды с той поры утекло. Он жил в Риме, потом вернулся в Англию. Он снова увидел свою любовь Мэри, которая из порывистой юной девушки превратилась в прекрасную зрелую женщину. Она была замужем, у нее были дети... Но разве это все могло быть препятствием для любви, которая не умерла? Он жил в Пензхерсте, но часто бывал в ее имении, где собирались пишущие люди, где она сумела организовать что-то вроде академии, в которой талантливые люди набирались знаний и обучались поэтическому мастерству. Как во всякой академии, здесь отрабатывались классические формы. Особенно тщательно отрабатывалась самая сложная форма — сонет. И они писали сонеты на определенную тему — это была тайная игра, непонятная для других (№ 46 и 47). Но это был их тайный внутренний диалог, это был любовный поединок. Она, Мэри Сидни-Пембрук, прекрасная зрелая женщина и превосходный поэт, говорила со своим прославленным «братом» на равных:

№ 16

Но если время нам грозит осадой,
То почему в расцвете сил своих
Не защитишь ты молодость оградой
Надежнее, чем мой бесплодный стих?
Вершины ты достиг пути земного,
И столько юных девственных сердец
Твой нежный облик повторить готовы,
Как не повторит кисть или резец.
Так жизнь исправит все, что изувечит.
И если ты любви себя отдашь,
Она тебя верней увековечит,
Чем этот беглый, хрупкий карандаш.
Отдав себя, ты сохранишь навеки
Себя в созданье новом — человеке.

Ее повзрослевший Ромео ей отвечал:

№ 22

Лгут зеркала — какой же я старик?
Я молодость твою делю с тобою.
Но если дни избороздят твой лик,
Я буду знать, что побежден судьбою.
Как в зеркало, глядясь в твои черты,
Я самому себе кажусь моложе.
Мне молодое сердце даришь ты,
И я тебе свое вручаю тоже.
Старайся же себя оберегать —
Не для себя: хранишь ты сердце друга.
А я готов, как любящая мать,
Беречь твое от горя и недуга.
Одна судьба у наших двух сердец —
Замрет мое — и твоему конец.

Эти строки, свидетельствующие о возрождении безумной юношеской любви — но уже на новом этапе жизни, — лишь небольшая часть истории взаимоотношений Мэри и Филипа, который временами жил в Пензхерсте, а временами в Уилтоне. Полностью эту историю со всеми ее зигзагами, поворотами и потрясениями можно реконструировать из сборника шекспировских сонетов — в разных изданиях они публиковались в разном порядке, и теперь прочтение истинной истории любви затруднено. Но даже и из этой путаницы видно, что любовь эта длилась и после «смерти» Филипа.

Когда же оба убедились, что им не устоять перед искушением, — эта любовь обрела уже другой смысл. У них родилась дочь, которую приехала крестить королева Елизавета. Девочка была с ними. Обмануть судьбу не удалось. Все то, что когда-то было написано во французском рассказе о двадцатилетием Ромео, влюбившемся в тринадцатилетнюю Джульетту, теперь запросилось в стихи. Эта трагедия сохранила для читателей иных эпох накал чистой страсти, бушующей в юных сердцах, и обессмертила образы влюбленных.

Тот, кто владеет искусством стеганографии, сможет прочесть в этой трагедии истинную историю любви юных королевских отпрысков.

После своей «смерти» Филип Сидни уже реже писал по-латыни и на французском. Он писал на английском. Этим языком он владел хуже, чем европейскими, — и здесь ему весьма пригодилась литературная опытность и одаренность Мэри. Она была его «соавтором» и редактором. Впоследствии она стала его издателем — история английской литературы и запечатлела ее роль в увековечивании памяти гениального «брата». Это она издала все, написанное Филипом, — и даже сборник элегий на смерть поэта (1593 год). Сам Филип, напомним, при жизни не напечатал ни одной строки на английском, и его творческая биография на родине, начавшись в 1585 году, в 1592 оборвалась. Ему пришлось умереть еще раз.

Именно тогда в кругу Сидни появился Эдуард де Вер, которого в Риме пригрозили сжечь на костре Инквизиции. Наследного принца Йорка спасли дамы — госпожи Природа и Венера (надо полагать, внебрачная дочь Папы Римского, с которой Эдуард был в юности близок). Юпитер-Иегова проявил милосердие. Он позволил высокородному еретику вернуться на родину — но, опасаясь, что непокорный, буйный, страстный, деятельный Эдуард де Вер вновь начнет разъезжать по Европе и будоражить умы своим «астрономическим диссидентством», приговор о сожжении не отменил.

Они, породненные королевской кровью, встретились. Нет сомнения, что без Эдуарда де Вера более мягкий и покладистый Филип, подобно загнанному Оленю, просто горевал бы в «могиле небытия» о своей доле, писал бы стихи и пасторальные романы, разрабатывал бы теоретическую базу для английской поэзии, наслаждался бы обществом своей стареющей Джульетты, смотрел бы, как подрастает его дочь Елизавета...

Но Эдуард де Вер был не из тех, кто складывает оружие и начинает проливать слезы. Это был подлинный воин, недаром носящий на своем йорковском гербе образ льва, потрясающего копьем! Никакие драконы, в том числе и драконы Контрреформации, не могли-заставить гениального английского пассионария замолчать и склонить голову перед могущественным врагом!

Это он, думаем мы, Эдуард де Вер, был инициатором художественного проекта, в реализацию которого он вовлек все семейство. Фактическими членами этого семейства были и внебрачные дети королевы шотландской (Мэри) и короля испанского (Филип) — родство по крови было формальным, потому что фактически эти люди выросли в дружном йорковском семействе Пембруков — Дадли, ближе этих людей у них никого не было. Их жизнь, их благополучие, их безопасность, будущность их детей — все зависело от любви и заботы Елизаветы и Дадли.

Тем более что в 1593 году формальным главой династии Йорков уже был Эдуард — ведь отец его, эрл Лейстер, скончался в 1588 году от яда (коллизия «Гамлета»).

Неистовый Йорк, Эдуард де Вер задумал ни больше, ни меньше, чем вступить в единоборство с Римом — и написать, насколько хватит общих сил, историю своего рода и своего времени. Однако, зная нравы и принципы штатных имперских историков, он задумал создать эту историю, зашифрованной в гениальных произведениях, которые будут идти на сценах и доносить до публики подлинную историю.

Можно было бы, конечно, писать комедии и трагедии под именем графа Оксфорда, как он пытался это делать в юности. Но тогда это были просто юношеские шалости, упражнения, опыты... И если б они канули в Лету, то ничего страшного бы не произошло. Но если канут в Лету подписанные именем графа Оксфорда исторические хроники и трагедии, мир навсегда потеряет шанс узнать «альтернативную» версию истории, написанную в пику лживой римской! А то, что опасные труды «засветившегося» графа Оксфорда будут уничтожены, если Контрреформация победит и в Англии, сомнений не вызывало! Эту опасность следовало предусмотреть еще на начальном этапе долгосрочного проекта.

Разумеется, нельзя было пользоваться и легальным именем Филипа Сидни — ведь он уже давно записан в «Книгу Смерти»!

Оставалось только одно — найти подходящую подставную фигуру. Лучше всего в театральной среде. И под маской этого человека, которого никто не знает, писать и издавать то, что не должно вызвать подозрений даже в случае победы Рима... Никому даже в голову не придет, что полуграмотный театральный ремесленник, строгая свои поделки, вложил туда стеганографические конструкции.

Так, неожиданно в 1593 году неизвестно откуда в театральном мире Лондона возник стратфордский уроженец Уильям Шакспер. Может быть, его и избрали только потому, что у него была подходящая для манипуляций фамилия. А то, что эти манипуляции осуществлялись, несомненно — бухгалтерские документы, сохранившиеся в театральных архивах, говорят нам, что денежки за пьесы Шекспира получал какой-то Шакоберд, а в другой ведомости — Шакспер...

Как раз к этому времени относится и появление на свет поэмы «Венера и Адонис» — в апреле 1593 года она была зарегистрирована в гильдии печатников и издателей Ричардом Филдом (земляком Шакспера), права на нее куплены Харрисоном, а через два месяца продавалась на паперти собора св. Павла — по шесть пенсов за экземпляр.

Историки утверждают, что поэма была сверхпопулярна, но до наших дней дошел лишь единственный экземпляр — и мы вправе усомниться, что поэма издавалась большим тиражом. Имени автора на титульном листе не было. Хотя, видимо, уже тогда распространялись слухи — «пробные камешки» о том, что поэма написана Шакспером, самородком из Стратфорда... Поэма была фривольной, если не сказать порнографической, и излагала историю обретения первого сексуального опыта юным Адонисом, совращенным развратной Венерой (не опыт ли Эдуарда в общении с той самой спасительницей-Венерой?) Мы думаем, что это была поэма Вергилия, написанная им когда-то по-латыни, а для шекспировского дебюта был предложен авторизованный ее перевод на английский... Строгие ценители английской поэзии не относят это произведение к шедеврам, что и понятно — хоть страстный Вергилий и был гениален во всем, но английским он владел гораздо хуже, чем проклятым имперским языком — латынью... И впоследствии, как мы увидим, поэм он больше не писал.

Таким же неудачным опытом стала и следующая поэма, считающаяся шекспировской — «Обесчещенная Лукреция». Она вышла в свет в следующем, 1594 году. И также в издании участвовали два человека — один регистрировал, другой приобретал права... Это были все тот же Филд и все тот же Харрисон. Как мы видим, заговорщики действовали очень осторожно и очень аккуратно. Они подготавливали почву для того, чтобы читатели не очень-то заинтересовались заурядными поэмами какого-то провинциального автора, который без году неделя подвизается в столичной околотеатральной среде... И ставит на поэмах льстивые посвящения графу Саутгемптону...

В том же 1594 году была опубликована первая пьеса — «Тит Андроник». За нею последовала первая часть «Истории борьбы между двумя славными домами Йорков и Ланкастеров». Причем заметь, уважаемый читатель, что альтернативный проект истории (в драматургической форме) неистовые творцы «Гнезда Феникса» начали с времен отдаленных... Это во-первых. А во-вторых, опытные воины, аккуратно просчитывающие все возможные последствия, даже в этом случае еще опасались, что дело сорвется... Имени они на титульном листе никакого не поставили, да и сделали все возможное, чтобы текст считался составленным актерами по памяти с какого-то неизвестного списка... Тогда же и в том же безобразном виде появился первый вариант «Укрощения строптивой», как бы камуфлирующий идеологическую направленность творчества некоего Шакспера — ему ведь все равно о чем писать, глупости об истории или глупости о муже, воспитывающем жену...

Тем не менее осторожничающие — и это еще раз показывает опасность задуманного предприятия! — гении Белой розы, укрывшиеся за широкой спиной актера Шакспера, продолжали пока что анонимно в течение нескольких лет публиковать пьесы.

1595 — «Правдивая трагедия Ричарда, герцога Йоркского» — «плохое» кварто.

1597 — «Ромео и Джульетта» — «плохое» кварто.

1597 — «Ричард II» — кварто.

1597 — «Ричард III» — кварто.

В 1598 году на вторых кварто «Ричарда II» и «Ричарда III» имя Шекспира уже стояло!

То есть мы ясно видим, что организаторы и исполнители проекта, в который было вовлечено множество людей, действовали в чрезвычайно опасных обстоятельствах и проявляли максимум осторожности. Начав осуществление проекта, они только через пять лет убедились, что избрали себе хорошее «живое прикрытие» — смышленый мужичок, рубаха-парень, готовый за лишний пенс свернуть горы, этот заурядный человек ни у кого не вызвал подозрений в злоумышлении против «имперской власти»... Думаем, и окружавшие и пасшие его актеры (сотрудники ведомства Сесила—Уолсингема), старались как можно больше «оглупить» трагедии и комедии при сценическом воплощении — ведь это был лучший способ защиты произведений от слишком пристального вглядывания... Дескать, для глупой публики все эти трупы, реки крови и интриги — в глупых трагедиях, а комедии и сами по себе пусты и банальны...

К этому моменту почва для внедрения в культурную среду творческого наследия Потрясающего Копьем была подготовлена. И в последующие годы, как мы знаем из монографий шекспироведов, проект истории Белой розы начал осуществляться полным ходом. Уильям Шакспер из Стратфорда богател, отец его — незамедлительно получил дворянский герб... Мог ли о чем-нибудь таком мечтать еще несколько лет назад сын захудалого провинциального ремесленника? Даже настоящие признанные поэты считали его своим — иногда приходили, похлопывали его по плечу, приглашали в кабачок... Невдомек было глупому провинциалу, что и поэты эти играли с ним, как с забавной куклой...

Желая исполнить задуманное до конца и видя, что царствование их защитницы и благодетельницы подходит к концу, участники проекта Уильям Шекспир не пренебрегали искусством стеганографии — им надо было при любом исходе событий обеспечить долговечность проекта и предусмотреть возможность прочтения этого проекта через сто или двести лет... Не вечно же будет незыблемым господство Рима! Настанет же момент, когда рухнет возведенный им Храм Истории, ставший Тюрьмой Истины для всех народов. Но проникнуть в эту неприступную Тюрьму смогут будущие поколения, если им будет известен вход в тайный подземный тоннель, вырытый теми, кто жаждет личной и государственной свободы! Кто свободу духа никогда не променяет на милости тирании!

К моменту смерти Елизаветы значительная часть исторических хроник была написана и опубликована.

В 1603 году появился на свет «Гамлет». В 1604 году — второе его издание.

Материал был им известен — о датском принце Амлете поведал Саксон Грамматик.

Разница между обоими изданиями говорит о том, что авторы торопились изложить правду о себе и своих родителях. Они сначала не считали королеву Елизавету причастной к гибели Дадли — отца Эдуарда де Вера. Мы знаем, что этот страстный, темпераментный, подозрительный и ревнивый человек был склонен скорее к худшему объяснению причин смерти своего отца. Однако после визита в Данию супругов Рэтлендов, после выяснения истины, авторы «Гамлета» уже более уверенно поместили действие трагедии в Датское королевство и сняли определенность в неведении Елизаветы...

Король Яков Стюарт, признательный Елизавете не только за «уступку» английского трона, но и за воспитание его сестры и брата (а может быть, и за сохранение жизни матери), разумеется, не стал препятствовать литературным занятиям своих английских высокородных родственников. Король Яков не был воином и борцом, он предпочитал лавировать и искать компромиссы... Ему не за что было сражаться с Римом, который приветствовал его восшествие на английский престол как сына католической королевы Марии Стюарт и надеялся, что Яков со временем вернет «заблудшие» королевства Британского острова в лоно Римской империи.

Не препятствовал король Яков осуществлению задуманного проекта и потому, что в него были вовлечены его родственницы — его сестра Мэри Сидни-Пембрук и его племянница Елизавета Сидни-Рэтленд.

Какова же была роль этих дам в осуществлении Шекспировского проекта? Мы думаем, что часть произведений, написанных Эдуардом де Вером (Вергилием) и Филипом Сидни (Горацием) написана была на латыни или французском... Просто по той причине, что в латинской поэзии оба были виртуозами, а в английской — нет... Видимо, Мэри и дочь ее Елизавета и занимались переводами — и на этом поприще показали себя большими мастерицами. Только в этом случае становятся объяснимы те чрезмерные похвалы, которыми осыпал дам сын Эдуарда де Вера — Бен Джонсон. Он-то знал, что такое хорошие английские стихи — и мог оценить, насколько точно передано содержание подлинника, и какие высоты стихосложения взяты переводчиком...

О Мэри Сидни-Пембрук сохранилось немало высказываний. Напомним некоторые. Сэмюэл Дэниэл восславил ее за то, что она высвободила английскую поэзию «из плена этих отвратительных монстров — беспамятства и варварства». Натаниэль Бакстер называл ее поэтическое искусство божественным (?). Ф. Мерес в «Сокровищнице умов» говорил, что она превосходит античную Сафо (!). Другие современники упоминали о множестве (?!) созданных ею мудрых и прекрасных книг. Джон Харрингтон называл хозяйку Уилтона «зеркалом нашего времени и поэзии».

Отдельно надо сказать о пьесе Бена Джонсона «Магнетическая леди» (1632) — в этой пьесе в аллегорической форме рассказывается о некоем Великом проекте, генеральный смотритель которого умирает, не успев довести дело до конца.

О Елизавете Сидни-Рэтленд. Никто иной, как сам Бен Джонсон, не раз бывавший в ее доме, сказал через семь лет после ее смерти: «Графиня Рэтленд нисколько не уступала своему отцу сэру Филипу Сидни в искусстве поэзии». Еще раньше в своем «Фолио-16», в 79-й эпиграмме Бен восклицал, что если бы Филип Сидни был жив, он мог бы увидеть свое искусство возрожденным и превзойденным его дочерью!

А поскольку ни одной поэтической строки, подписанной именем Елизаветы Рэтленд до нас не дошло, то мы и должны согласиться с единственным объяснением столь лестных и высоких оценок — она перевела значительную часть шекспировского канона (с латыни или французского) — и в этом смысле как раз возродила искусство отца!

Король Яков сам был талантливым литератором — и не был склонен сдавать в лапы инквизиции «идеологически невыдержанных» художников слова.

К тому же жизнь брала свое и физические силы участников сопротивления Дракону Контрреформации были не безграничны... Особенно напряженной была жизнь Эдуарда де Вера — в каких только личинах он не побывал! Чего только с ним не произошло! И все события его жизни сопровождались бурными реакциями, истощающими физические силы. А сколько ударов ему пришлось пережить! Сначала подстроенную «измену» безвинной жены! Отказ от своего собственного сына! Пламенную любовь-дружбу к юному другу Кристоферу Марло (известному в имперской литературе под именем Вария) — и предательство и раннюю смерть друга! Славу создателя римского эпоса «Энеиды» — и низвержение с олимпийских высот поэзии! Даже пропаганда в области небесной механики привела его к эшафоту, у подножия которого уже были приготовлены вязанки хвороста... Оставалось только сгореть!

К пятидесяти пяти годам бедное сердце последнего представителя Йорков, претендовавших на английский трон, было изношено. Может быть, шалили почки и печень (античная история говорит нам, что у Вергилия был туберкулез)... Как бы то ни было, но вскоре после восшествия Якова на трон, в 1605 году Эдуард де Вер, 17-й граф Оксфорд скончался. Как обнаружили шекспироведы, значительная часть поэмы Роберта Честера «Жертва любви» была написана в 1605 году... Это и было связано со смертью Феникса. Но Уильям Шекспир — как грандиозный проект сопротивления воинству Контрреформации — не погиб! И рано еще было оплакивать его завершение.

Союз Феникса и Голубя, давший Совершенное Творение, перестал существовать... Но еще оставался Голубь, его возлюбленная верная Джульетта — Мэри Сидни-Пембрук, его дочь Елизавета... И далеко не все еще из написанного было отделано и опубликовано... Совместная работа продолжалась до 1612 года, когда, вероятно, здоровье Филипа Сидни—Голубя уже не позволило ему продолжать дело, которое стало главным делом его жизни.

В 1612 году, видимо, посчитала свое участие в Шекспировском проекте завершенным Елизавета Сидни-Рэтленд... Дядюшка Яков нашел для нее подходящую партию, в которой она могла реализовать себя не только как поэтесса и верная дочь, но и как любящая супруга и мать...

В 1613 году пришлось вернуться в Стратфорд и Уильяму Шаксперу, в услугах которого участники проекта более не нуждались. «Живому прикрытию» оставалось жить еще ровно столько, сколько осталось жить «богоподобному Филипу Сидни», обессилевшему и состарившемуся...

В 1613 году сгорел театр «Глобус», который, видимо, специально и возводился под Шекспировский проект его высочайшими покровителями, меценатами и спонсорами. Исчезло «вещественное свидетельство» постановки шекспировских трагедий в Лондоне...

Некуда было возвращаться — даже для воспоминаний о славном времечке — Шаксперу на склоне дней, негде было болтать лишнее... И верных актеров, причастных к проекту, тоже рассеяли по белу свету для их дальнейшей безопасности...

Нет, не в ноябре 8 года до нашей эры умер поэт Гораций... Он умер в конце 1615 года — и именно тогда был положен в свою собственную могилу, в которой он, говоря словами из «Гамлета», не лежал... Могила эта была в соборе св. Павла, как и объявлено было за тридцать лет до этого...

Верной Джульетте из рода Капулетти (Стюартов) пришлось третий раз хоронить своего Ромео. И у нее еще было шесть лет для того, чтобы завершить все то, что она могла завершить, чтобы обеспечить бессмертие своего возлюбленного.

Когда-то он ей написал сонет № 55:

Замшелый мрамор царственных могил
Исчезнет раньше этих веских слов,
В которых я твой образ сохранил.
К ним не пристанет пыль и грязь веков.
Пусть опрокинет статуи война,
Мятеж развеет каменщиков труд,
Но врезанные в память письмена
Бегущие столетья не сотрут.
Ни смерть не увлечет тебя на дно,
Ни темного забвения вражда.
Тебе с потомством дальним суждено
Мир износив, увидеть день суда.
Итак, до пробуждения живи
В стихах, в сердцах, исполненных любви!

А она ему ответила тем же — страстным признанием в вечной любви.

№ 81

Тебе ль меня придется хоронить,
Иль мне тебя — не знаю, друг мой милый.
Но пусть судьбы твоей прервется нить,
Твой образ не исчезнет за могилой.
Ты сохранишь и жизнь и красоту,
А от меня ничто не сохранится.
На кладбище покой я обрету,
А твой приют — открытая гробница.
Твой памятник — восторженный мой стих.
Кто не рожден еще, его услышит.
И мир повторит повесть дней твоих,
Когда умрут все те, кто ныне дышит.
Ты будешь жить, земной покинув прах,
Там, где живет дыханье — на устах!

Мэри Сидни-Пембрук, внебрачная дочь королевы Марии Стюарт, вечная и единственная любовь Голубя, блистательная переводчица с европейских языков, «зеркало нашего времени и поэзии», бессмертная Джульетта, умерла 25 сентября 1621 года, подкошенная чумой. Она была действительно похоронена на кладбище — однако только через 343 года в соборе города Солсбери установили памятную плиту с ее именем. Обретя покой, она думала в раю, где, несомненно, оказалась ее душа, что была права, когда говорила возлюбленному: «А от меня ничто не сохранится». От нее, действительно, мало что сохранилось — библейские псалмы, перевод которых когда-то начал Филип, кое-что с французского, немного из Петрарки, пасторальный диалог...

Мэри Сидни-Пембрук, Генеральный смотритель Великого проекта, Магнетическая леди, немного не дожила до того счастливого часа, когда вышло в свет главное шекспировское произведение — «Великое Фолио». «Источник всей поэзии» иссяк...

Ее верность и самоотверженность оказались достойны доверия тех, кто вручил ей ключи от тайны, которая называлась Лебединая Песнь Белой розы. Она оказалась равновелика своим великим современникам — Вергилию и Горацию.

На портрете Мэри Сидни-Пембрук, написанном в последние годы ее жизни, мы видим прекрасную одухотворенную женщину. Она сидит в скромной «рабочей» обстановке, облокотившись на стол.

То, что мы рассказали о внебрачной дочери Марии Стюарт, изобразил на полотне художник.

На голове Мэри — кружевная наколка, венчающаяся зубцами «короны» — символ ее королевского происхождения.

В правой руке, облаченной в перчатку, держит она вторую перчатку — тоже с правой руки: символ ее переводческого труда, благодаря которому латынь Горация и Вергилия (Филипа Сидни и Эдуарда де Вера) была облечена в блистательный английский эквивалент.

Ее талант, ее «рука» были скрыты под чужими белыми перчатками, и художник запечатлел ее в тот момент, когда ее Голубь (Гораций) был еще жив и она переводила написанное им (ее рука в перчатке), а Феникса уже не было — и она держала в руке правую перчатку, символ его смерти...

Когда-то в сонете (146) Голубь написал, обращаясь к Мэри: «И смерть умрет, а ты пребудешь вечно». Эта скрытая цитата прозвучала в 1621 году.

Поэт Уильям Браун из Твистока, использовав эту цитату, написал эпитафию на смерть Мэри:

Под этим надгробием
Покоится источник всей поэзии,
Сестра Сидни, мать Пембрука.
О, Смерть, прежде, чем тебе встретится другая, как она,
Столь же исполненная добра, мудрости и знаний, —
Тебя саму успеет сразить бесконечное время.