11. Твой памятник — восторженный мой стих

Сонеты Шекспира, принесенные в 1609 году издателю неизвестным доброжелателем, представляют собой собрание переведенных ею с латыни сонетов, которыми обменивались она, Филип и впоследствии — Эдуард. Зная историю их взаимоотношений и перипетии судьбы, взгляд легко выделяет из сонетного корпуса — написанное страстным Вергилием, графом Оксфордом. У его сонетов — более мощная энергетика, кроме того, он пользуется более масштабными образами. Но сонетов Эдуарда де Вера несравненно меньше, чем сонетов его белокурого друга Филипа и смуглой чернокудрой Мэри.

Эдуард де Вер, буйный, темпераментный, непокорный, деятельный — не мог не внести драматическую ноту в вечную любовь Ромео и Джульетты. Но это был лишь эпизод, тем более что в жизни Эдуарда любовь не занимала такого громадного места. Его более интересовали проблемы грандиозные — и грандиозные проекты.

Вот образец его сонета № 123:

Не хвастай, время, властью надо мной.
Те пирамиды, что возведены
Тобою вновь, не блещут новизной.
Они — перелицовка старины.
Наш век недолог. Нас не мудрено
Прельстить перелицованным старьем.
Мы верим, будто нами рождено
Все то, что мы от предков узнаем.
Цена тебе с твоим архивом грош.
Во мне и тени удивленья нет
Пред тем, что есть и было. Эту ложь
Плетешь ты в спешке суетливых лет.
И если был я верен до сих пор,
Не изменюсь тебе наперекор.

Мощный напор бунтарского духа, пламенная «бруновская» энергетика, прометеево горение не могли хотя бы на мгновение не очаровать Мэри, которая уже свыклась с тихой «голубиной» любовью белокурого Ромео—Филипа. Но, видимо, она быстро поняла, что в сознании неистового Феникса ее место хоть и почетное, но — не королевское...

Голубь писал об этом — «свое затменье смертная луна пережила...» Разумеется, никакого отношения к политике Испании и к гибели Непобедимой Армады, как думают шекспироведы, эти строки не имели.

А вот для Филипа—Голубя его Джульетта была единственной королевой — на всю жизнь... И он готов был страдать у ее трона, в надежде на возвращение счастья...

№ 133

Будь проклята душа, что истерзала
Меня и друга прихотью измен.
Терзать меня тебе казалось мало —
Мой лучший друг захвачен в тот же плен.
Жестокая, меня недобрым глазом
Ты навсегда лишила трех сердец:
Теряя волю, я утратил разом
Тебя, себя и друга, наконец.
Но друга ты избавь от рабской доли
И прикажи, чтоб я его стерег.
Я буду стражем, находясь в неволе,
И сердце за него отдам в залог.
Мольба напрасна. Ты — моя темница,
И все мое со мной должно томиться.

А вот образец женской лирики — сонет написан еще в самом начале этой грустной любовной истории.

№ 14

Я не по звездам о судьбе гадаю,
И астрономия не скажет мне,
Какие звезды в небе к урожаю,
К чуме, пожару, голоду, войне.
Не знаю я, ненастье иль погоду
Сулит зимой и летом календарь,
И не могу судить по небосводу,
Какой счастливей будет государь.
Но вижу я в твоих глазах предвестье,
По неизменным звездам узнаю,
Что правда с красотой пребудут вместе,
Когда продлишь в потомках жизнь свою.
А если нет — под гробовой плитою
Исчезнет правда вместе с красотою.

Она была права, Мэри, «магнетическая леди», сумевшая подвигнуть нерешительного голубя Филипа на продолжение рода — в итоге любовного поединка, запечатленного в сонетах, правда и красота не исчезли — на свет появилась дочь Елизавета, впоследствии Сидни-Рэтленд.

Мэри была права — жизнь инициаторов грандиозного проекта сопротивления Контрреформации была не вечнои — и оказаться успешным этот проект мог только в том случае, если бы ему оказались верны дети.

И мы видим, что Мэри прикладывала немаю усилий для того, чтобы подрастающее поколение клана Белой розы (Пембруки — Дадли — Ховарды — Блаунты — Бедфорды) не только приняло участие в организационной стороне проекта, но и чтобы готово было довести проект до конца. Лучшей помощницей матери стаза Елизавета (Рэтленд), которую с неистовой страстью и почтительностью опекал сын Феникса—Вергилия — Бен Джонсон.

В последние годы жизни Филипа и Мэри внебрачный сын — Оксфорда стал для них незаменимым. С унаследованной от отца мощной энергетикой, он не только успевал сам писать свои пьесы и стихи, но еще и сплотил вокруг себя всех, причастных к осуществлению проекта Белой розы.

Именно он, думаем мы, недрогнувшей рукой отправил на тот свет сына стратфордского лавочника Шакспера, когда потребовалось убрать «живое прикрытие» в связи с физической смертью Филипа—Горация. Именно он, думаем мы, организовал издание сборника Роберта Честера «Жертва любви», в котором сам поместил в конце четыре стихотворения, содержащие стеганографические намеки... Там же он оставил «половину» ключа к проекту — цитату из Горация. Тогда же, в своем «Фолио-16» он в разделе «Лес» поместил таинственные стихи, увязывающие имя Елизаветы и Горация (Голубя).

Именно он, Бен Джонсон, думаем мы, был инициатором публикации в 1622 году (напомним, Мэри умерла в 1621) неизвестно где находившейся до той поры трагедии «Отелло». И именно он патронировал (вместе с Блаунтом) издание великого шекспировского «Фолио» в 1623 году.

Кроме бессмертных слов Бена Джонсона, сказанных об Уильяме Шекспире и непревзойденных с тех пор никем, в «Великом Фолио» есть элегия Леонарда Диггса, а в ней — загадочные для шекспироведов строки:

Шекспир, ну наконец твои труды
Стараньями друзей увидят свет.
Теперь ты не умрешь, как и они.
Пусть стратфордский твой монумент
Источит время...

Казалось бы, удивляться нечему... Однако четыреста лет миновали не напрасно: шекспироведы не нашли документальных свидетельств, когда был установлен на могиле Шакспера памятник — самое раннее упоминание о нем относится к 1623 году. Возникновение памятника окутано тайной — неизвестно, кто его заказал, кто за него платил и кто сочинил высеченные на монументе строки — о них ниже.

Зато удалось найти разночтения в нескольких экземплярах «Великого Фолио» — и именно в вышеприведенных строках Леонарда Диггса. Там, где полагается стоять слову, обозначающему монумент, в нескольких случаях стоит другое слово — в северных диалектах английского оно означает «посмешище», «чучело гороховое»...

Нет сомнения, что этот «знак» умышленно оставил изобретательный Бен Джонсон!

Нет сомнения, что именно он, внебрачное дитя графа Оксфорда, внук королевы Елизаветы, позаботился и о надгробных плитах творцам Совершенного Творения. Впрочем, о Голубе—Сидни беспокоиться было не надо — его могила, ждавшая хозяина тридцать лет, наконец обрела драгоценный прах.

Но могила графа Оксфорда, умершего, напомним, в 1605 году (по данным шекспироведов в июне 1604), не могла содержать «вторую половину ключа» к тайне проекта. Эта половина и была помещена на надгробной плите стратфордского откупщика в величественной фразе:

Умом Нестор, гением Сократ, искусством Марон.
Земля сокрыла. Народ скорбит. Олимп приемлет.

Заметь, читатель, даже здесь, на могильной плите, спустя годы и десятилетия после смерти пламенного Вергилия-чернокнижника (Джордано Бруно) имени Вергилия не появилось! Кладбищенский посетитель захолустного Стратфорда видел имя Марона, которое ему мало что говорило... Это мы знаем, что полное имя латинского поэта — Вергилий Публий Марон!

Но вернемся к стратфордскому монументу.

После величественного латинского двустишия — ниже! — следует английское пояснение, высеченное в камне:

«Стой, прохожий, что ты так торопишься? Прочти, если ты умеешь, кого завистливая смерть поместила за этим изображением — Шекспира, чье имя венчает этот монумент и сообщает ему наибольшую ценность, ибо все им написанное оставляет живущее искусство лишь пажем, чтобы служить его уму».

Творцы монумента явно рассчитывали на тех, кто владеет искусством стеганографии. Они надеялись, что их далекие потомки, взяв в руки «Великое Фолио» и пожелав поклониться праху Великого Барда, придут к монументу. Если они умеют читать, они поймут: за изображением скрыто — иное, а монумент — лишь подножие для памятника, монумент венчает лишь Имя. Что скрыто за именем? Проницательный потомок, предприняв расследование, поймет... Ведь еще оставлены имена Феникса и Голубя, еще есть цитата из Горация и дифирамбы Платоническому Браку (творческому содружеству) с намеренной путаницей в половой принадлежности птиц. Есть еще и Гораций в «Гамлете», где ясно показано то, что оба — единое целое, а Гораций — автор истории о принце датском. А есть еще «двуязычие» — латынь и английский, соединенные на одной плите. И еще есть датировки «Жертвы любви» — с умышленным интервалом в 10 лет, как бы показывающие, что между смертями творцов прошло десять лет. Первый умер в «первом» году нового «века» (то есть века Якова Стюарта, начавшегося после коронации в октябре 1604 года) — то есть в 1605 году, а второй — на одиннадцатый год...

Может быть, проницательный потомок, думал Бен Джонсон, и его верные друзья, продолжающие работу по обеспечению бессмертия Совершенному Творению, догадаются взглянуть и на титульный лист «Жертвы любви» — с забавными «ануалами» вместо «контрреформационных», ненавистных римских имперских «анналов». Ведь там откровенно заявлен посыл противостояния — Ануалы Великой Британии, или Самый превосходный Памятник...

А Самый Превосходный Памятник, — как в XVII веке, так и доныне, «Памятник» Горация.

Тот, который он воздвиг сам себе, обращаясь к Мельпомене.

Создал памятник я, бронзы литой прочней,
Царственных пирамид выше поднявшийся.
Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой
Не разрушат его, не сокрушит и ряд
Нескончаемых лет — время бегущее.
Нет, не весь я умру, лучшая часть меня
Избежит похорон...

Вот так они и разговаривали — на языке «посвященных», скрытыми цитатами, связанными с бессмертным творчеством гениев.

«Нет, не весь я умру, — говорил Филип—Гораций, — лучшая часть меня избежит похорон».

Леонард Диггс отвечал в «Фолио»:

«Теперь ты не умрешь, как и они» (труды).

«Создал памятник я, — писал Филип, — не источит его ни дождь, ни время».

Леонард Диггс отвечал:

«Пусть стратфордское чучело источит время».

«Не глыба камня, не могильный крест, — / Мне памятником будут эти строчки», — писал Филип (сонет № 74).

Мэри ему отвечала:

«Пускай скрывает время, как ларец, / Тебя, мой друг, венец мой драгоценный» (№ 52).

И Филип—Гораций отвечал Мэри:

«В моих стихах и ты переживешь / Венцы тиранов и гербы вельмож» (№ 107).

Эти любовные заклинания были пророческими! Гении Белой розы, осуществившие грандиозный проект под названием «Бомба для Контрреформации» — заслужили благосклонность и восхищение Мельпомены.

И Горация и Вергилия она увенчала лаврами.

Теперь мы знаем, где находится их драматургическое наследие.