6. Тайные имена Голубя

В безымянной поэме «Феникс и Голубь», помещенной в честеровском сборнике, есть такие строки:

Пусть священником в белом стихаре,
Исполняющим похоронную музыку (реквием),
Будет смерть предчувствующий лебедь,
Чтобы реквием не утратил свою торжественность.

И чуть ниже:

Возглашается антифон:
Любовь и Постоянство умерли,
Феникс и Голубь исчезли отсюда
В обоюдном пламени.

Мы помним, что завершающий поэму Плач (реквием), подписанный именем Шекспира, исполнял Разум. Но из текста следует, что за аллегорической фигурой Разума скрывался Лебедь, предчувствующий смерть. Его реквием — автоэпитафия обоим, Фениксу и Голубю. Во время исполнения похоронной музыки звучит антифон — попеременное пение двух полухорий, создающее нераздельное единство.

Как видим, образная система поэмы направлена на одну-единственную идею: всеми способами подсказать нам решение закодированного текста.

Случайно ли появился в поэме Лебедь? Он — священник в белом стихаре. Вероятно, этот человек имеет отношение к духовной, религиозной сфере жизни. В то же время этот образ впрямую стыкуется с известнейшим отзывом одного из активнейших участников Шекспировского проекта Бена Джонсона, который, говоря о Шекспире, назвал его «Сладчайшим лебедем Эйвона».

Итак, мы можем думать о том, что второй участник творческого союза, скрытый за птичьим псевдонимом Голубь и умерший, согласно нашим соображениям, в 1615 году, обитал на каком-то «острове Пафос» вблизи реки Эйвон. Он же, облачаясь в белый стихарь, становился лицом духовного звания — Лебедем.

Заглянем в словарь символов Джека Тресиддера.

«Лебедь. Романтический, противоречивый символ света, смерти, преображения, поэзии, красоты и меланхолической страсти, особенно значимый в западной литературе... Солнечный и мужской знак, эмблема света, белый лебедь стал блестящим героем оперы Вагнера "Лоэнгрин" (1848) и других историй о рыцаре-лебеде... Лебедь был атрибутом как богини любви и красоты Афродиты (в римской мифологии Венеры), так и Аполлона, бога поэзии, прорицания и музыки... Древнегреческое поверье, что лебеди поют единственный раз в жизни перед смертью и песня эта неземной красоты, укрепило ассоциацию лебедя как с поэзией, так и со смертью».

Что ж, эти сведения никак не противоречат нашей трактовке. Голубь, осиротевший после потери своей половины (Феникса), перед смертью исполняет свою лебединую песнь и преображается в Лебедя.

В этом тоже нет ничего необычного. Любой почитатель античности знает хрестоматийное стихотворение поэта I века до нашей эры Горация, строки из которого мы здесь и приведем. Это тем более логично, что именно цитатой из Горация было предварено посвящение Джону Солсбери в честеровском сборнике.

К Меценату

Вознесусь на крыльях мощных, невиданных,
Певец двуликий, в выси эфирные,
С землей расставшись, с городами,
Недосягаемый для злословья.

Я, бедный отпрыск бедных родителей.
В дом Мецената дружески принятый.
Бессмертен я, навек бессмертен:
Стиксу не быть для меня преградой!

Уже я чую: тоньше становятся
Под грубой кожей скрытые голени —
Я белой птицей стал, и перья
Руки и плечи мои одели.

Летя быстрее сына Дедалова,
Я, певчий лебедь, узрю шумящего
Босфора брег, заливы Сирта,
Гиперборейских полей безбрежность.

Меня узнают даки, таящие
Свой страх пред римским строем, колхидяне,
Гелоны дальние, иберы,
Галлы, которых питает Рона.

Здесь мы прервем цитирование горациевской оды. предшественницы знаменитого Памятника. Горациевские образы и цитаты вообще были весьма популярны по второй половине шестнадцатого века, и отблески римского вдохновения поэта можно обнаружить как в английской, так и в итальянской, испанской, французской и других европейских литературах XVI века.

Впрочем, именем Лебедя тайные имена Голубя не исчерпываются. Вспомним честеровскую поэму «Жертва любви»: встретивший на острове Пафос Голубя Феникс сравнивает его с «загнанным Оленем».

Какие смыслы несет этот символ?

«Олень. Наиболее характерные признаки оленя — стремительность, грация и красота. По этой причине, возможно, оленя связывают с поэзией и музыкой. В результате наблюдений за его повадками возник и связанный с оленем символизм одиночества... Олень также символизирует осторожность и острый слух.

В христианской иконографии топчущий змею олень — эмблема уничтожения зла, а в Библии встречается аналогия между оленем, жаждущим воды, и человеческой душой, жаждущей Бога, — эти сравнения стали причиной того, что самец оленя часто символизирует набожность... И самец, и самка оленя часто выступают как символ превращения — алхимики считали, что это связано с мифом об Артемиде, которая превратила охотника Актеона в оленя».

Мы процитировали фрагменты соответствующей статьи из словаря символов Джека Тресиддера. И как видим, символические смыслы оленьего образа впрямую стыкуются с содержанием честеровского сборника.

Одиночество. Набожность. Превращение. Поэзия. Все это штрихи к портрету Голубя.

Еще один образ Голубя, — и именно так определяет затворника острова Пафос Юпитер, принимающий решение отправить туда и Феникса, — «Рыцарь Чести, чье сердце устремлено к бескорыстному служению, который поддерживает Прометеев огонь».

В этой фразе есть две смысловые единицы, важные для нас. Первая — Рыцарь (Рыцарь Чести), вторая — бескорыстное служение Прометееву Огню.

Обратимся к словарю символов.

«Рыцарь. В средневековых легендах — символ мастерства в искусстве верховой езды и владения оружием, воплощение добродетелей преданности и благородного служения... В цветовой символике рыцарства... Белый Рыцарь — целомудренный герой-победитель, Красный рыцарь — духовно зрелый воин, проверенный в сражении... Зеленый Рыцарь — испытуемый неофит... Миссионерский символизм рыцарства был использован святым Игнатием Лойолой, который основал орден иезуитов в честь святого рыцарства».

(Заметим от себя, что странствующие рыцари блуждали в смутной надежде, что им выпадет достойная миссия. В нашем же случае речь идет не о блуждании, а о затворничестве и бескорыстном служении.)

Если же соединить образы Лебедя и Рыцаря, которые собственно и требуют соединения для понимания смысла текста, то Рыцарь—Лебедь отсылает нас к известному рыцарскому роману Конрада Вюрцбургского, продолжающему традицию рыцарских романов, посвященных поиску Грааля. «Грааль был потиром, т. е. чашей причащения на первой литургии, но этот сосуд отождествлялся также с той чашей, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа. В Граале видели и магический камень алхимиков, и трансформированный рог изобилия народных легенд... Христианская основа легенд о Граале несомненна... Но было бы ошибкой не видеть в этих легендах и кельтского субстрата — мифологического сосуда изобилия, типичного для дохристианских представлений коренных жителей Британских островов», — пишет о Граале А.Д. Михайлов в статье «Книга Гальфрида Монмутского». Другой исследователь добавляет: «еще около 1200 года в поэме Робера де Борона легенда получила христианское истолкование». Традиция романов о поиске Грааля представлена именами Кретьена де Труа («Повесть о Граале»), Вольфрама фон Эшенбаха с романом «Персифаль», Конрада Вюрцбургского и неизвестного автора поэмы «Лоэнгрин» — все в XIII веке. Примерно в это же время в английской литературе тема Грааля (и рыцарства) преломилась в многочисленных историях о короле Артуре. Например, в поэме Лайамона «Брут» треть объема посвящена рассказу о легендарном короле. Сюжет был популярен вплоть до шекспировского времени — как мы помним, и Честер в поэме «Жертва любви» не удержался от соответствующей громоздкой вставки. Исследователи гадают — умышленно ли он это сделал? Зачем?

Теперь посмотрим на символ Огня. Важно, что это — Прометеев огонь, огонь, лишивший монополии на него богов, принесенный людям. Кроме известных значений этого символа, огонь, графически изображаемый как треугольник, воплощал субстанцию, объединяющую три остальные: землю, воду и воздух.

В христианском искусстве огонь — высшее испытание добродетели и веры; пылающее сердце — эмблема некоторых святых, таких, как святой Августин (христианский неоплатоник; его имени был приписан устав нищенствующего Августинского ордена, возникшего в XIII веке и получившего распространение во всех странах Западной Европы, в XV веке от них ответвились августинцы-эремиты, давшие впоследствии Лютера) и святой Антоний Падуанский (виднейший деятель францисканского ордена в XIII веке, провинциал Северной Италии, мощи которого хранятся в Падуе).

Мы должны также обратить внимание на явный оттенок противостояния, заложенный в облике Прометея. Он противостоит власти богов. А что же означает поддержание огня Прометея?

Для того чтобы приблизиться к пониманию смыслов, которыми оперировали шекспировские современники и предшественники, обратимся к знаковой фигуре.

Это — современник Шекспира (а следовательно, и Феникса, и Голубя) — Фрэнсис Бэкон. В своей книге «О мудрости древних» он поместил толкования античных мифов — так, как они виделись ему в применении к искусствам, философии, науке, политике. Двадцать шестой сюжет книги называется «Прометей, или Статус человека».

Из этого сюжета мы узнаем, что Прометей, создавший из глины людей (с примесью малых частичек животных) добыл для людей и огонь (изобрел, но не украл!), но люди за это деяние пожаловались на него Юпитеру. Прометей также подсунул Юпитеру негодную шкуру быка для жертвоприношений. Далее именно Прометей, как Бог мудрый и осторожный, отказался открыть ящик Пандоры — это сделал его легкомысленный брат Эпиметей. Вдобавок ко всему Прометей собирался соблазнить и обесчестить Минерву — любимейшую дочь громовержца. Именно за эту попытку титан-бунтарь и был прикован к кавказской скале, где орел выклевывал ему печень.

Освободил Прометея Геркулес, убивший орла. В честь Прометея были учреждены специальные игры — бег с зажженными факелами. В этой эстафете побеждал тот, кто мог донести до финиша огонь не погасшим.

Комментарий Бэкона пространен. Мы же приведем всего несколько выдержек, интересных для нас.

«Поэтому Прометей поспешил изобрести огонь, который необходим для удовлетворения чуть ли не всех потребностей людей и приносит им помощь и облегчение, так что если душа есть форма форм, если рука — орудие орудий, то огонь по праву может быть назван средством средств или богатством богатств. От него происходит множество операций, от него пошли механические искусства, от него бесчисленными способами исходит помощь самой науке».

«Школа же Прометея — это люди мудрые, думающие о будущем и способные поэтому осторожно предотвратить или отбросить много бед и несчастий; но с этим достоинством соединяется то, что они лишают себя многих удовольствий и разнообразных радостей жизни, подавляют свои желания и, что еще хуже, мучают и терзают себя заботами, беспокойством и внутренним страхом».

«Таким образом, очень немногим выпадает на долю и тот, и другой жребий — и обладать преимуществами мудрой предусмотрительности, и быть свободным от страданий, приносимых душевным волнением и беспокойством; этого можно достичь только с помощью Геркулеса, т. е. благодаря мужеству и стойкости души, готовой к любому исходу, к любому жребию, смотрящей вперед без страха, наслаждающейся без брезгливости и терпеливо переносящей страдания. Стоит также отметить и то, что эта способность у Прометея не врожденная, а привнесенная извне какой-то силой, ибо никакое врожденное и естественное мужество не может быть соразмерным такой задаче. Эта сила получена от Солнца и пришла с дальних берегов океана, т. е. она исходит от мудрости, как от Солнца, и от мыслей о непостоянстве и волнениях человеческой души, подобных волнению Океана. И то и другое хорошо соединено в словах Вергилия:

Счастливы те, кто вещей познать умели причину,
Те, кто всяческий страх и рок, непреклонный к моленьям, —
Все повергли к ногам, — и шум Ахеронта скупого.

Очень тонко и умно упоминание о том, что этот великий герой приплыл в чаше или в каком-то сосуде».

«...совершенствования науки нужно ждать не от способности или проворства какого-нибудь одного человека, а от последовательной деятельности многих поколений, сменяющих друг друга. Ведь тем, кто бежит на состязании быстрее и сильнее всех, подчас не так легко удается сохранить свой факел зажженным, поскольку быстрый бег, как и слишком медленный, грозит опасностью погасить факел».

Итак, в свете этих суждений Фрэнсиса Бэкона образ Рыцаря Чести, чье сердце устремлено к бескорыстному служению, который поддерживает Прометеев огонь, — образ Голубя — получает некоторые новые значения. Если воспользоваться розенкрейцеровскими смыслами (а Бэкон был высшим иерархом этого братства!), то мы можем предположить, что честеровский Голубь, принадлежа к какому-то религиозному сообществу, в то же время активно участвовал в каком-то интеллектуальном движении своего времени. То есть был включен в иерархическую систему внутреннего совершенствования через получение, сохранение и передачу неких знаний (научного опыта или мастерства).

Здесь же добавим, что следом за сюжетом «Прометей или статус человека», Бэкон помещает небольшой сюжет под номером двадцать семь. «Полет Икара. Сцилла и Харибда, или Средний путь». Этот сюжет начинается словами:

«Золотая середина, как средний путь, весьма похвальна в области морали, менее приемлема в области интеллектуальной, в политике же весьма сомнительна и требует осторожности».

В этой фразе слышится отзвук скрытой «полемики», которую Бэкон — через века и тысячелетия — ведет с римским поэтом Горацием, считавшим золотую середину символом совершенства. Обратим внимание и еще на одно любопытное обстоятельство: цитируя множество античных авторов, в том числе и любимого им Вергилия. Бэкон ни разу не называет имени Горация. Загляните в список имен, встречающихся в сочинениях Бэкона — этого имени там нет!

А между тем старший современник Бэкона — Мишель Монтень, «Опыты» которого оказали на Бэкона колоссальное влияние, цитирует с любовью и того и другого — и Вергилия, и Горация! Почему же Бэкон пренебрегает Горацием?