Стих в стихе

Гамлет-хор говорит прозой.

Чередование стиха и прозы — не только стилистический прием «драматурга» Гамлета, но и чрезвычайно характерный и важный инструмент шекспировской драматургии в целом¹.

В драме Шекспира проза занимает особое, нетрадиционное место.

Она полноправно входит в живую ткань произведения, «осознает» себя именно прозой, «осознанно» соперничает со стихом. У Шекспира проза уже не форма и не дань традиции, а содержательное и даже сюжетное явление.

Проза — жизнь.

Стих — театр.

Эти значения стих и проза в полной мере обретают у Шекспира.

Борьба прозы и стиха становится одним из лейтмотивов пьесы. Язык Шекспира поднимается до познания самое себя, когда он может рассказывать о самом себе. На наших глазах рождается английский литературный язык, отцом которого по праву считают Шекспира.

Но проза не может рассказать о прозе, а стих о стихе.

У Шекспира проза говорит о стихе, а стих — о прозе.

Действие «Гамлета» разворачивается при дворе, где размыта грань между лицедейством и реальностью, театром и жизнью.

Значительная часть текста трагедии написана белым стихом, соединяющим в себе признаки прозы и стиха.

Гамлет хочет отделить подлинное от притворного. В его речи белый стих «расщепляется» на прозу и рифмованный стих. Он говорит либо прозой, языком жизни, либо сознательно переходит к рифмованному стиху, например, в разговоре с Горацио после представления «Мышеловки». И, наоборот, от рифмованного стиха к прозе — например, в письме к Офелии, которое Полоний зачитывает Клавдию и Гертруде (II, 2).

Рифмованный стих во вставной пьесе «Убийство Гонзаго» создает эффект настоящего театра, на фоне которого белый стих датского двора звучит для зрителей в зале как театральное лицемерие, а проза Гамлета — как естественный язык жизни.

Для персонажей, говорящих белым стихом, прозаическая речь Гамлета выглядит сумасшествием, а для зрителей в театре — наоборот: на фоне обыденной прозы Гамлета именно белый стих датского двора кажется театральным и вычурным.

Если драматург Шекспир часто пользуется приемом «театра в театре», то излюбленный прием Шекспира поэта — «стих в стихе».

В сцене «Мышеловки» мы видим «театр в театре», образно говоря, во второй степени: она выстроена как «спектакль в спектакле», внутри которого разыгрывается еще один «спектакль в спектакле». Шекспир применяет здесь так называемую кумулятивную конструкцию, напоминающую известную английскую балладу «Дом, который построил Джек», т. е. происходит следующее:

Зрители, пришедшие в театр,
  смотрят трагедию Шекспира «Гамлет»,
    в которой

Гамлет и Горацио
  смотрят пьесу Гамлета «Мышеловка»,
  в которой

Клавдий, Гертруда, Полоний и Офелия
  смотрят итальянскую пьесу «Убийство Гонзаго».

Этой трехэтажной «пирамиде» спектаклей, включенных один в другой, соответствуют три стилистические формы, которые по мере повышения ритмической организации текста создают эффект трех «стилистических рамп»: проза, белый стих и рифмованный стих.

«Расщепление» белого стиха на прозу и рифмованный стих происходит в речи Гамлета, когда он после разговора с Призраком начинает разыгрывать сумасшествие².

До встречи с Призраком Гамлет, как и другие персонажи, говорит белым стихом.

В финальной сцене трагедии (перед поединком с Лаэртом) Гамлет сознательно отрекается от своего безумия:

Собравшимся известно, да и вы,
Наверно, слышали, как я наказан
Мучительным недугом. Мой поступок,
Задевший вашу честь, природу, чувство, —
Я это заявляю, — был безумьем.
Как оскорбил Лаэрта? Гамлет? Нет;
Ведь если Гамлет разлучен с собою
И оскорбляет друга, сам не свой,
То действует не Гамлет; Гамлет чист.
Но кто же действует? Его безумье.
Раз так, он сам из тех, кто оскорблен;
Сам бедный Гамлет во вражде с безумьем.

(V, 2)

С этого момента и до конца трагедии он говорит только белым стихом.

Иными словами, в маске «сумасшедшего» Гамлет говорит прозой, и естественно, что на фоне нарочито театрального белого стиха, которым изъясняется датский двор, его проза выглядит полным безумием.

Примечания

1. Проза в драме — явление более позднее, чем стих. В ранней драматургии проза по смыслу не отличалась от стиха и традиционно использовалась в речи «низких» персонажей: слуг, рабов, шутов. Генезис прозо-поэтической конструкции в культуре прослеживается от изначального симбиоза этих форм, когда проза и стих еще не имели смыслоразличительных признаков.

2. На эту особенность речи Гамлета обращали внимание многие исследователи, в частности М. Крейн: Crane M. Shakespeare's Prose. The University of Chicago Press, 1963. P. 155.