Безумство песни

Противопоставление, а точнее сказать — противоборство стиха и прозы обнаруживается и при сравнении мнимого сумасшествия Гамлета с настоящим безумием Офелии.

Гамлет, узнавший от Призрака о причине смерти своего отца, разыгрывает безумие и переходит с белого стиха на прозу.

Офелия, узнав о смерти своего отца, переходит с белого стиха на язык песни (иногда чередующейся с прозой).

В песне — по сравнению с обычным языком жизни — усилена театральность, искусственность. На фоне белого стиха и прозы песня воспринимается как язык безумия.

Таким образом:

— мнимое сумасшествие Гамлета — в прозе;

— настоящее сумасшествие Офелии — в песне.

В речи Гамлета подчеркнуто противопоставление прозы и рифмованного стиха.

Рифма — язык театра.

Проза — язык жизни.

Безумная Офелия не только говорит витиеватой прозой, в которой «скрыт хоть и неясный, но зловещий разум» («мысль об отце», по мнению Клавдия), но еще и поет никому не понятные песни и буквально умирает с песней на устах.

Поет, впрочем, не только Офелия, поет и могильщик, копающий ей могилу:

«В дни молодой любви, любви,
Я думал — милей всего
Коротать часы — ох! — с огнем — ух! — в крови,
Я думал — нет ничего».

(V, 1)

С Гамлетом же могильщик говорит прозой.

Офелия поет в безумии.

Могильщик поет в могиле.

И могила, и безумие — метафоры смерти.

Проза Гамлета контрастирует не только с песней безумной Офелии, но и с белым стихом, которым говорят при датском дворе.

Но если на фоне белою стиха Клавдия и его окружения проза Гамлета в пьесе выглядит безумием, то на фоне поющей в безумии Офелии его проза — это речь нормального человека.