Театр Призрака

Театр Шекспира начинается с Призрака, Тени, Видения, Странности, Бестелесности. Призрак — это воплощенная тайна. Он приходит оттуда, где мы никогда не были, — из беспредельности. И уходит — в вечность.

Явление Призрака — первое событие великой трагедии.

Сначала Призрак молчит.

Пришедший из иного мира на сцену «этой жизни», он разыгрывает свой «театр в театре» — немое действо — «зрительный мим» (dumb show), роль зрителей которого Шекспир отводит дозорным королевского дворца в Эльсиноре — Бернардо и Марцеллу.

В своем дозоре (on their watch) Бернардо и Марцелл дважды становятся невольными зрителями появления Призрака. Дозорные приглашают Горацио, студенческого друга Гамлета, провести с ними в дозоре третью ночь и дать толкование этому «жуткому зрелищу» (this dreaded sight). Горацио убежден, что Призрак есть не что иное, как их «фантазия» (fantasy). Бернардо предлагает Горацио еще раз выслушать его рассказ о том, что он видел вместе с Марцеллом две ночи подряд:

Бернардо

Минувшей ночью,
Когда вон та звезда, левей Полярной,
Пришла светить той области небес,
Где блещет и теперь, Марцелл и я,
Едва пробило час...
(Входит Призрак.)

(I, 1)

Рассказ Бернардо прерывается появлением Призрака именно в тот момент, когда речь заходит о нем. На наших глазах рассказ в буквальном смысле становится зрелищем. Сперва Бернардо и Марцелл уговаривают Горацио как ученого человека заговорить с Призраком, а потом Горацио настойчиво просит Призрака, чтобы тот заговорил:

Горацио

Стой! Молви, молви! Заклинаю, молви!
(Призрак уходит.)

Марцелл

Ушел — и не ответил.

(I, 1)

Призрак исчезает, когда Горацио просит его нарушить молчание и заговорить. Горацио видит в явлении Призрака предвестие трагических событий и приводит исторический пример, напоминающий описание конца света:

В высоком Риме, городе побед,
В дни перед тем, как пал могучий Юлий,
Покинув гробы, в саванах, вдоль улиц
Визжали и гнусили мертвецы;
Дождь кровью шел, кометы мчались в небе,
Тускнело солнце; влажная звезда,
В чьей области Нептунова держава,
Болела тьмой, почти как в Судный день;
Такие же предвестья злых событий,
Спешащие гонцами пред судьбой
И возвещающие о грядущем,
Явили вместе небо и земля
И нашим соплеменникам и странам¹.
(Призрак возвращается.)

(I, 1)

Своим повторным появлением Призрак превращает рассказ Горацио о предвестии Судного дня в трагическую явь. На очередную просьбу Горацио «О, молви!» — Призрак уже готов ответить, но поет петух, «трубач зари», и он вновь исчезает.

«Он бы ответил, да запел петух», — говорит Бернардо.

«Он стал незрим при петушином крике», — замечает Марцелл.

Горацио верит, что дух (spirit), схожий с покойным отцом Гамлета — как «схожи две руки», ищет встречи с принцем Гамлетом и что с ним он нарушит свое молчание.

Горацио

То, что мы ночью видели, не скроем
От молодого Гамлета; клянусь,
Что дух, немой для нас, ему ответит.

(I, 1)

Но поначалу Призрак молчит и с Гамлетом. Он хочет говорить с ним без свидетелей, пусть они и друзья принца. Он манит его за собой, и Гамлету, чтобы последовать за Призраком, приходится резко оттолкнуть Горацио и дозорных.

Только оставшись наедине с Гамлетом, Призрак прерывает свое молчание. Он повествует об обстоятельствах «убийства из убийств» и требует, чтобы Гамлет отомстил за убийство отца.

Всю эту сцену можно рассматривать как своего рода Театр Призрака, в котором Призрак выступает в роли Главного режиссера и поручает Гамлету сыграть роль Мстителя, а его слова «не посягай на мать» звучат почти как режиссерская установка.

Театр Призрака — театр одного зрителя, Гамлета². И это не случайно. Как не случайно и то, что до встречи с Призраком мы видим Гамлета «в черном» — в роли «зрителя» на торжественной церемонии в королевском замке.

Что это? Похороны или свадьба? Трагедия или праздник?

Или — спектакль, в котором Гамлету отводится определенная роль другим Главным режиссером — Клавдием?

Все происходящее на сцене Шекспир выводит на грань игры и реальности, жизни и театра, того, «что кажется», и того, «что есть». Герои Шекспира живут и действуют на незримой границе между жизнью и театром. Драматург то подчеркивает эту границу, то стирает и прячет, создавая ситуацию загадочности и тайны.

В этом поэтическом мире человек либо играет роль актера внутри самой пьесы, либо становится зрителем спектакля, поставленного другими персонажами. На зыбкую, почти неразличимую границу между видимостью и действительностью выведен и сам актер шекспировского театра.

Примечания

1. Рассказ Горацио представляет собой изложенный стихами отрывок из Плутарха, см.: Плутарх. Избранные жизнеописания («Александр и Цезарь»). М: Правда. 1990.

2. Ср. интереснейшую работу о роли Призрака: Flatter R. Hamlet's Father. L., 1948.