1.6. Интерпретация фактов. Был ли Шакспер драматургом?

Далее перейдем к рассмотрению действительно принципиального тезиса, гласящего, что Шакспер из Стратфорда был драматургом и поэтом Уильямом Шекспиром. Только это, собственно, и важно. В безупречность этого постулата и нужно поверить, чтобы почувствовать себя стопроцентным стратфордианцем. Факты, приводящиеся в поддержку тезиса, таковы.

5a. Around 1601, students in Cambridge put on a play called The Second Part of the Return from Parnassus, the third in a series of plays that satirized the London literary scene. In this play, two characters named «Kempe» and «Burbage» appear, representing the actors Will Kempe and Richard Burbage of the Chamberlain's Men. At one point Kempe says,

Few of the university [men] pen plays well, they smell too much of that writer Ovid, and that writer Metamorphosis, and talk too much of Proserpina and Jupiter. Why, here's our fellow Shakespeare puts them all down, aye and Ben Jonson too. O that Ben Jonson is a pestilent fellow, he brought up

Horace giving the poets a pill, but our fellow Shakespeare hath given him a purge that made him bewray his credit.

This passage establishes that the playwright Shakespeare was a fellow actor of Kempe and Burbage, contrasts him with the University-educated playwrights, and establishes him as a rival of Ben Jonson.

Примерно в 1601 году студенты Кембриджа поставили пьесу «Вторая часть Возвращения с Парнаса», третью в ряду пьес, сатирически изображавших лондонскую литературную сцену. В этом спектакле два персонажа «Кемп» и «Бербедж», вероятно, представляли актеров Уильяма Кемпа и Ричарда Бербеджа из труппы лорд-камергера. В частности, Кемп говорит:

Немногие из университетских хорошо пишут пьесы (или: Немногие из писак хорошо играют), от них слишком отдает этим, как его — писателем Овидием, и этим, как его — писателем Метаморфозом, и они слишком много болтают о Прозерпине и Юпитере. Ну здесь наш приятель (сокурсник) Шекспир кладет их всех на обе лопатки, да и Бена Джонсона в придачу. Кстати, этот Бен Джонсон — язвительный парень, его тошнит Горацием, когда он дает поэтам пилюли, но наш товарищ Шекспир сам дал ему слабительного, что лишило его кредита доверия.

Этот пассаж (при определенной трактовке слова fellow. — И.П.) подтверждает, что драматург Шекспир был товарищем или партнером актеров Кемпа и Бербеджа, противопоставляет его университетски образованным драматургам и выставляет его соперником Бена Джонсона.

Реплику Кемпа, впрочем, можно трактовать по-разному. Вот как, например, она трактуется в книге Сэма Шенбаума:

«Редко кто из этих университетских умеет хорошо писать пьесы. Они слишком пропахли этим писателем Овидием и этим писателем Метаморфозием и больно много толкуют о Прозерпине и Юпитере...» Это выпад против общедоступного народного театра в защиту драмы академической, следующей образцам римских классиков. А дальше мы слышим от Кемпа прямое противопоставление «неуча» Шекспира «образованным» писателям: «А вот наш приятель Шекспир всех их кладет на лопатки. Да и Бена Джонсона в придачу». Сторонники академической драмы с горечью признают, что у зрителей большим успехом пользуются драматурги «неученые», как Шекспир. Кембриджцев это возмущает, и они смеются над вкусами «толпы».

В этом отрывке особого внимания заслуживают слова актера Кемпа «наш приятель Шекспир», «our fellow Shakespeare». Их можно перевести также — «наш товарищ Шекспир», «наш коллега». Иначе говоря, в речи Кемпа Шекспир фигурирует одновременно как драматург и актер. Факт знаменательный (С. Шенбаум. Шекспир. Краткая документальная биография. Пер. А. Аникста).

Как удалось Шенбауму из вышеприведенного оригинального текста выудить противопоставление неуча и ученого, мы сказать не возьмемся, но почему С. Шенбауму надо было представить Шекспира неучем, понятно. Иначе не будет оснований приравнивать его к Шаксперу. При этом Шенбаум как-то забывает, что настоящий автор пьес в любом случае не может быть неучем.

Стоит заметить, что в то время двусмысленности наполняли не только шекспировские тексты. Например, вышеприведенный отрывок из студенческой пьесы тоже очень неоднозначный, и существенная часть двусмысленности реплики Кемпа держится на том, что слово fellow можно трактовать и по-другому: товарищ по колледжу, тот, кто учился, например, в Кембридже. И такая трактовка будет не менее органичной, учитывая тот факт, что пьеса игралась в Кембридже: там этот смысл должен был возникнуть в первую очередь. Этот окончивший Кембридж автор теперь имеет псевдоним Шекспир, и именно поэтому его пьесы могут ставиться в университетах. Примерно в это же время там, например, был поставлен «Гамлет».

Подобную трактовку поддерживает тот факт, что еще в 1599 году комик Кемп, как принято считать¹, покинул труппу лорд-камергера, а следовательно уже имел меньше оснований числить Шакспера своим товарищем. Вообще фигура Кемпа вызывает много вопросов также в связи с его книгой, авторство которой крайне сомнительно². Кстати, книга Кемпа вышла в 1600 году. Не исключено, что «Кемп», как персонаж пьесы «Возвращение с Парнаса», никакого отношения не имеет к реальному комику Уильяму Кемпу.

Итак, этот отрывок из пародийной студенческой пьесы говорит о чем угодно, только едва ли о том, что Шакспер был настоящим Шекспиром. Скорее высмеивается стратфордианская гипотеза: «наш приятель Шекспир»!.. Если всем было известно, что Шакспер и есть драматург Шекспир, то к чему это подчеркивание? Или это определение-уточнение, о каком именно Шекспире идет речь, потому что существует наш Шекспир и не наш Шекспир? С другой стороны, именование «наш товарищ Шекспир» могло относиться именно к драматургу, но это было обращение не от лица актеров лорд-камергера, а от лица авторов и студентов-актеров Кембриджа.

Так или иначе этот пассаж вложен в уста персонажа пьесы клоуна Кемпа, который «по должности» обязан все перевирать и выворачивать наизнанку. А значит, сколько-нибудь серьезных выводов из этого пассажа делать не стоит в любом случае.

5b. In 1610, John Davies of Hereford published a volume entitled The Scourge of Folly, consisting mostly of poems to famous people and Davies's friends. One of these poems was addressed to Shakespeare:

To our English Terence, Mr. Will. Shake-speare.
Some say (good Will) which I, in sport, do sing,
Had'st thou not plaid some Kingly parts in sport,
Thou hadst bin a companion for a King;
And, beene a King among the meaner sort.
Some others raile; but, raile as they thinke fit,
Thou hast no railing, but a raigning Wit:
And honesty thou sow'st, which they do reape;
So, to increase their Stocke which they do keepe.

Terence was an ancient Roman playwright who came from humble origins, just like Shakespeare. Davies's references to «playing» parts «in sport» refer to acting, and his repeated references to «kings» is a play on the name of the King's Men; the only other poems in the volume that similarly play on «king» are those to Robert Armin and William Ostler, also members of the King's Men, and the poem to Armin also refers to playing «in sport». Incidentally, this poem is demonstrably not addressed to the Earl of Oxford in any kind of disguise, since it is addressed in the present tense to a living person, and Oxford had been dead for six years.

В 1610 году Джон Дейвис из Хиафорда опубликовал сборник, озаглавленный «Бич глупости» и состоящий главным образом из стихотворений, посвященных известным людям и друзьям Дейвиса. Одно из этих стихотворений адресовано Шекспиру.

Нашему английскому Теренцию М-ру Уилл. Шек-спиру
Некоторые говорят, Добрый Уилл, которого я, шутя, воспеваю,

Не ты ли играл королевскую роль в развлечениях,
Был партнером (вар.: собеседником, наперсником) короля

И был королем среди более низких людей?
Иные сетуют, но сетуют о том, что доступно их мыслям,
Твой же ум призван не сожалеть (сетовать), а царствовать:

Ты сеешь честь, урожай которой они собирают,
Таким образом ты возвышаешь их природу (породу).

Теренций был древнеримским драматургом низкого происхождения, так же как Шекспир. Обращение Дейвиса к «играм» ролей «в развлечениях» подразумевает актерскую игру, а королевские аллюзии отсылают к труппе короля (King's Men); еще два стихотворения в этом сборнике, которые демонстрируют подобную же игру со словом «король», посвящены Роберту Армину и Уильяму Остлеру, также входящим в труппу короля; к тому же стихотворение, посвященное Армину, также играет значениями выражения in sport. В этой связи это стихотворение демонстративно не обращено к графу Оксфорду при любой маскировке, поскольку оно адресовано в настоящем времени к еще живому человеку, притом что Оксфорд к тому моменту был уже шесть лет как мертв.

Получается, авторы статьи снова вернулись к классическому стратфордианскому методу: раз не доказано, что кто-то другой является Шекспиром, то Шекспиром автоматически остается Шакспер. Впрочем, в данном случае их можно понять: в стихотворении уж слишком много намеков на биографию графа Оксфорда, и интерпретаторы вынуждены наносить упреждающий удар. Удар этот наносится с использованием грамматики. Раз в стихотворении есть обращение в настоящем времени, то к мертвому это не подходит.

Таким образом, ради того чтобы трактовать текст в свою пользу, сторонники Шакспера готовы даже забыть простую грамматическую истину: возможность употребления глагола настоящего времени в значении прошедшего — praesens historicum! Еще оказывается, можно забыть о школьной грамматике и просто не обратить внимания на грамматические формы анализируемого текста: Thou hadst bin a companion for a King. Past perfect (прошлое совершенное) — так в английской грамматике называется это время, и в следующей строчке эта форма глагола сохраняется: Ты был. (Употреблено глагольное время, демонстративно не связанное с настоящим: действие совершилось и завершилось в прошлом; если это Шакспер, то почему автор в 1610 году решил, что он перестал быть компаньоном королевской труппы?) А дальше идет либо настоящее историческое (praesens historicum), либо настоящее «вечное» (неопределенное) — present indefinite. Но даже и в таком стилистическом виде настоящее время в стихотворении встречается только два раза в двух завершающих строках, где речь уже идет явно не о человеке, а об образе автора и его произведениях (банальная метанимия), которые, конечно, всегда современны: Thou hast no railing и And honesty thou sow'st, which they do reape, если не считать форм зачина речи рассказчика (Some say и I, in sport, do sing), форм, собственно с Шекспиром грамматически не связанных.

Так что на самом деле все обстоит с точностью до наоборот. Стихотворение вполне можно трактовать так, что к Шаксперу оно не будет иметь отношения: в нем говорится о Шекспире-человеке преимущественно в прошедшем времени, а Шакспер после публикации данного обращения еще шесть лет оставался живым!

Но даже если педантично применить к настоящему времени фразу «Ту честь (правду), что ты сеешь, другие собирают», то все равно трудно отнести все стихотворение к Шаксперу-актеру, пусть и игра выражением «in sport» наблюдалась в двух других стихотворениях сборника. Если Шакспер и был актером, то, во-первых, выходил на сцену, скорее всего, до того как труппа лорд-камергера стала труппой короля, а во-вторых, едва ли играл королей (не считать же призрака отца Гамлета королем: призрак есть призрак, даже если это призрак бывшего короля). В-третьих, быть членом труппы короля совсем не значит быть «партнером короля в развлечениях». А вот семнадцатый граф Оксфорд не просто мог быть партнером королевы и короля в развлечениях, он был им, так что отрицательно-риторический вопрос, начатый во втором стихе, скорее всего, относится к Эдварду де Веру. Если это так, то автор знал его подлинную роль в шекспировском проекте.

Что же касается Теренция, то он в первую очередь славен в истории литературы не тем, что вышел из рабов, а тем, что был великим комедиографом, и именно в этом качестве автор стихотворения сравнивает его с Шекспиром.

Более того, упоминание Теренция может быть интерпретировано в ироническом смысле и с точки зрения антистратфордианства. Ведь Теренций-раб был назван Теренцием по имени своего господина, а в шекспировском случае «господин» назвался именем «раба», предав забвению свое собственное имя. Теренций же, наоборот, прославил своего хозяина. Но настоящее имя античного драматурга нам неизвестно.

Подробный анализ этого стихотворения с оксфордианских позиций здесь был бы неуместен, но даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять натянутость стратфордианской трактовки этого литературного факта. Однако перейдем к другим свидетельствам, призванным доказать, что Шакспер — это Шекспир. Может быть, они окажутся более убедительными.

5c. In 1615 Edmund Howes published a list of «Our moderne, and present excellent Poets» in John Stow's Annales. He lists the poets «according to their priorities (social rank) as neere I could», with Knights listed first, followed by gentlemen. In the middle of the 27 listed, number 13 is «M. Willi. Shakespeare gentleman».

В 1615 году Эдмунд Хауз публикует список «Наших современных и нынешних лучших поэтов» в Анналах Джона Стоу. Он располагает поэтов «в соответствии с очередностью (социальным рангом), насколько это возможно»: рыцари вначале, потом джентльмены. В списке — 27 поэтов. В середине списка под номером 13 располагается «М. Уилли. Шекспир джентльмен».

Авторское имя Шекспир помещено в список лучших поэтов, но что связывает этот факт с Шакспером? То, что он назван джентльменом? Однако это M-r постоянно входит в псевдоним и печатается на титульных листах его произведений. Интереснее, что Шекспир попал в список под номером 13³.

5d. Some time between 1616 and 1623, William Basse wrote an elegy entitled «On Mr. Wm. Shakespeare», in which he suggests that Shakespeare should have been buried in Westminster Abbey next to Chaucer, Beaumont, and Spenser:

Renowned Spenser, lie a thought more nigh
To learned Chaucer, and rare Beaumont lie
A little nearer Spenser to make room
For Shakespeare in your threefold, fourfold tomb.
To lodge all four in one bed make a shift
Until Doomsday, for hardly will a fifth
Betwixt this day and that by fate be slain
For whom your curtains may be drawn again.
If your precedency in death doth bar
A fourth place in your sacred sepulcher,
Under this carved marble of thine own
Sleep rare tragedian Shakespeare, sleep alone,
Thy unmolested peace, unshared cave,
Possess as lord not tenant of thy grave,
That unto us and others it may be
Honor hereafter to be laid by thee.

Между 1616 и 1623 годами Уильям Басс написал элегию, озаглавленную «М-ру Ум. Шекспиру», в которой он предполагал, что Шекспир должен быть похоронен в Вестминстерском аббатстве рядом с Чосером, Бомонтом и Спенсером.

Знаменитый Спенсер, ложись чуть ближе
К ученому Чосеру, и, редкостный Бомонт, ложись
Немного ближе к Спенсеру, чтобы дать место
Для Шекспира, в вашей гробнице на троих — четвертому.
Приютить всех четверых в одной усыпальнице — значит подготовиться
К Судному дню, потому что едва ли будет
К концу Света сражен судьбой кто-то пятый,
Ради кого вновь раздвинется этот могильный занавес.
Если ваше старшинство (первенство) в смерти не допускает
Четвертого места в вашем священном склепе (могиле, гробе),
Под этим резным мрамором, твоим собственным,
Спи, редкостный трагик Шекспир, спи один,
Своим безопасным покоем, своей неразделенной гробницей,
Своей могилой владей как лорд (хозяин), а не как арендатор,
Так что для нас и всех остальных может стать
Честью в будущем быть похороненным рядом с тобой.

Вот вроде бы и отклик на смерть Шекспира-Шакспера, а говорят, никто не откликнулся... Получается, что эта эпитафия была написана не раньше 1616 (в марте этого года умер Бомонт) и не позднее 1623 года (в Первом фолио находят отклик на нее Бена Джонсона). Сохранилось примерно две дюжины рукописных копий, на некоторых стоит заголовок-посвящение «Мистеру Уильяму Шекспиру, который умер в апреле 1616-го». Но, во-первых, это упоминание о смерти есть только в некоторых списках, а в оригинале его явно не было. Если автор изначально имел в виду Шакспера, то едва ли переписчики пропускали бы эти важные для эпитафии (чем по сути это стихотворение является) данные: умер в апреле 1616 года. Следовательно, нужно выяснить, какая часть списков содержала эти данные. Если восемнадцать из двадцати, то это серьезное свидетельство того, что автор стихов или верил в равенство Шакспер-Шекспир, или хотел утвердить это равенство. Если половина или меньше, а тем более, если списков с датой смерти окажется всего два-три, то эти рукописи мало что значат: приписка могла быть сделана и после 1623 года под влиянием изданного Первого фолио. Ведь стихотворение должно было быть до этой даты написано, а переписано могло быть позднее. И скорее всего, стоит предполагать именно второе условие, потому что, окажись эти данные о смерти Шакспера хотя бы в одиннадцати списках из двадцати, стратфордиански настроенные авторы статьи не преминули бы читателям об этом сообщить.

Но даже в самом благоприятном для стратфордианцев случае это посвящение автору, а не человеку. В нем нет и намека на какие-то индивидуальные черты Шакспера. И доказать этим тождество Шакспера и Шекспира логически невозможно. Более того, кроме пресловутой приписки на некоторых списках, ничто в стихотворении не намекает на Шакспера. А обращение «спи, как лорд, а не арендатор или скупщик земель» может быть трактовано и в прямом смысле. Тогда оно к джентльмену-ростовщику, скупщику недвижимости Уильяму Шаксперу явно не относится.

Тезис Шекспир должен лежать в Вестминстерском аббатстве вместе со Спенсером, Чосером и Бомонтом, конечно, бесспорен. Однако возникает естественный вопрос: а почему он там не лежит (если Шекспир — это Шакспер)? По сословным причинам? Нет: Бомонт был такого же уровня, дворянин (джентльмен), как и Шакспер. Слава Бомонта затмила на тот момент славу Шекспира? Едва ли. Собрание сочинений Бомонта совместно с Флетчером вышло только в 1647 году (спустя более 30 лет после смерти Бомонта), а Первое фолио Шекспира — в 1623 году... Так почему же Шакспера не похоронили в 1616 году в Вестминстерском аббатстве в сформировавшемся уже de facto уголке поэтов? Другой серьезной причины, кроме той, что Шакспер не был драматургом Шекспиром, найти пока не удается.

Уголок поэтов в Вестминстерском аббатстве; автор: James S. Storer, 1771—1853; C. John M. Whichelo, 1784—1865. Дата: 1805 год, гравюра; Йельский центр британского искусства, Нью-Хейвен

Далее автор эпитафии туманно сообщает, что что-то препятствует тому, чтобы Шекспир лежал в Вестминстерском аббатстве, то есть существует какой-то запрет, но эта тема снимается дальнейшим обобщением: Шекспир велик, и ему нужна индивидуальная могила, куда в соседство с ним будут тянуться другие. Ни малейшего намека ни на Стратфордский монумент, ни на могилу Шакспера в Стратфорде в эпитафии нет. Но мы как раз переходим к стратфордским памятникам.

5e. Some time before 1623, a monument was erected to William Shakespeare in Stratford, depicting him as a writer. Antistratfordians desperately try to discredit this evidence by any means possible, but their efforts are misguided and futile. From the 1620s on, the monument was consistently seen as representing William Shakespeare, the famous poet.

Незадолго до 1623 года в Стратфорде был воздвигнут памятник Уильяму Шекспиру, изображающий его как писателя. Антистратфордианцы отчаянно стремятся дискредитировать это свидетельство любыми возможными средствами, но их усилия тщетны. С 20-х годов XVI века этот монумент неизменно рассматривается как памятник Уильяму Шекспиру, знаменитому поэту.

Сами надписи в Стратфорде, как ни странно, больше свидетельствуют против стратфордианской теории⁴.

Говоря об этом памятнике, авторы статьи в очередной раз теряют научную беспристрастность и не столько приводят доказательства, сколько пускаются в полемику. Это они, а не антистратфордианцы «отчаянно стремятся» защитить этот памятник как бесспорное доказательство равенства Шакспер = Шекспир. Как же мало должно быть серьезных доказательств этого равенства, чтобы так цепляться за крайне двусмысленное свидетельство, которое было разобрано антистратфордианцами «по косточкам» так много раз, что не стоит увеличивать число этих разборов! Даже в книге И.М. Гилилова это сделано достаточно внятно⁵.

Замечу только, что сам аргумент находится в некотором смысловом противоречии с предыдущим. В стихотворении Уильяма Басса как раз звучат сожаления, что Шекспир не лежит четвертым в Вестминстерском аббатстве рядом со Спенсером, Чосером и Бомонтом. Если бы Шакспер был Шекспиром, его, несомненно, погребли бы там.

Так что памятник, который воздвигли в Стратфорде, сам по себе не говорит о том, что там лежит великий писатель. Скорее наоборот. Почему, действительно, не поместить Шакспера-Шекспира вместе со Спенсером и тем же Бомонтом? Почему для Бомонта, умершего на 50 дней раньше Шакспера, место нашлось, а для Шекспира-Шакспера нет? Стратфордианцы почему-то этими вопросами не интересуются. А на них необходимо ответить. Если бы хотели увековечить память Шакспера под псевдонимом «Шекспир», то погребли бы его в Вестминстерском аббатстве, а если старались сделать вид, будто Шакспер — это и есть Шекспир (что поддерживает версию живой маски), то нужно было возвести монумент в Стратфорде. Уж слишком незначительной личностью был Шакспер, если он не был Шекспиром, и о прижизненной идентификации просто могли забыть — такой она была слабой. Живая маска, чтобы стать посмертной маской, вечным псевдонимом гения, должна быть подкреплена монументальной пропагандой, которая, в свою очередь, должна быть поддержана пропагандой поэтической — что и было сделано в Первом фолио. К последнему виду пропаганды мы как раз и переходим.

5f. In the First Folio, John Heminges and Henry Condell said they published the Folio «onely to keepe the memory of so worthy a Friend, & Fellow alive, as was our Shakespeare, by humble offer of his playes». Heminges and Condell had been fellow actors with William Shakespeare in the King's Men for many years, and had been remembered in his will.

В Первом фолио Джон Хемингс и Генри Кандел говорят, что они публикуют Фолио, «только чтобы сохранить память о столь достойном друге и товарище в жизни, каким был наш Шекспир, с помощью смиренного предложения его пьес». Хемингс и Кандел, как и Уильям Шекспир, были актерами в труппе короля много лет и упомянуты в его завещании.

Добавим от себя общеизвестную цитату из Первого фолио: «Признаем, было бы желательно, чтобы сам автор дожил до этого времени и мог наблюдать за печатанием своих произведений, но так как суждено было иначе и смерть лишила его этой возможности, то мы просим не завидовать нам, его друзьям, принявшим на себя заботу и труд собирания и напечатания его пьес, в том числе тех, которые ранее были исковерканы в различных краденых и незаконно добытых текстах, искалеченных и обезображенных плутами и ворами, обманно издавшими их; даже эти пьесы теперь представлены вашему вниманию вылеченными, и все их части в полном порядке; вместе с ними здесь даны в полном составе и все его прочие пьесы в том виде, в каком они были созданы их творцом» (пер. А. Аникста).

Два престарелых по тем временам актера (Хемингсу⁶ 57 лет, Канделу не менее 47-ми; хотя он и моложе Хемингса, но ближе к смерти на три года, то есть после издания Первого фолио ему осталось жить всего четыре года) в качестве главных издателей корпуса произведений Шекспира выглядят не слишком убедительно для сомневающихся, однако для верующих в тождество Шакспер = Шекспир это вполне подходящий агиографический ход!.. Вот только никакого обосновывающего «аксиому» факта из этого текста не извлечь. Актеры, даже в наше время, не всегда интересуются авторами пьес, в которых играют, а тут спустя примерно полтора десятка лет после того, как Шек-спир-Шакспер отошел от дел, такая трогательная товарищеская забота. И откуда они набрали рукописей на полное собрание драматических сочинений? Суфлерские экземпляры? Получается, что половину всех пьес, игранных труппой Бербеджа, никогда не публиковали. Маловероятная арифметика.

То обстоятельство, что за публикацию наследия взялись двое из оставшихся в живых актеров, упомянутых в завещании Шакспера, тоже скорее вызывает сомнения, чем убеждает в серьезности их издательских претензий. Хемингсу и Канделу было завещано по паре десятков шиллингов на покупку траурных колец, но в документе ни слова не говорилось об авторском наследии Шакспера, не было и намека, что они будут им распоряжаться. А ведь если существовало литературное наследие Шакспера и оно было в руках этих двоих (или троих, с учетом умершего в 1619 году Ричарда Бербеджа), то как можно было не упомянуть об этом в завещании? Раз эти двое хранили рукописи до 1623 года, то в 1616 году рукописи с высокой степенью вероятности должны были быть у них, а значит, не поставить вопрос об их судьбе перед умирающим автором было невозможно. Тем более, что Бен Джонсон Шакспера перед смертью навещал, а он был, вероятно, тесно связан с этими актерами: ведь они играли в его пьесах едва ли не до 1616 года (Кандел — в шести⁷, а Хемингс — в трех⁸).

Значит, возможно одно из двух стратфордианских решений: или указанные актеры владели рукописями умирающего драматурга и ничего ему не сообщили об этом, или никаких рукописей у них не было. Предположить, что они нашли их после его смерти (например, под кроватью Шакспера), конечно, можно, но я думаю, даже самые заядлые сторонники формулы Шакспер = Шекспир не станут этого делать.

Итак, если рукописей не было у «издателей», то издателями они могут считаться лишь в кавычках, как они собственно и поданы в Первом фолио, то есть поданы они скорее как составители, если смотреть на текст открытыми глазами и видеть все его смыслы, а не только самый поверхностный. Тут все понятно.

Сложнее с первым вариантом, но не намного. Если рукописи у друзей-актеров были, то почему их не упомянули в завещании? Актеры считали эти рукописи собственностью театра? Даже те 18 пьес, которые никогда не публиковались, а некоторые из них, вероятно, никогда и не игрались труппой короля? Не упомянуть их в завещании было прямой подлостью по отношению к наследникам Шакспера, да и по отношению к самому Шаксперу. Итак, если рукописи существовали, то Кандел и Хемингс не заслуживают никакого доверия в целом и ничтожны их показания в Первом фолио в частности.

Однако, хотя бы ради того, чтобы не порочить огульно старых шекспировских актеров, стоит отказаться от стратфордианской альтернативы и предложить для них третий выход: Хемингс и Кандел не имели вообще никакого отношения к рукописям, а что там от их имени было написано в Первом фолио, они не очень и понимали, если вообще знали об этом... Учитывая их преклонный возраст, этот вариант представляется весьма вероятным.

Как Шекспир с некоторыми биографическими чертами Шакспера был маской автора в Первом фолио, так «окольцованные» в завещании Шакспера Хемингс и Кандел были маской публикаторов Первого фолио. Ведь совершенно очевидно, что провести всю ту текстологическую работу, которая была проделана при подготовке Первого фолио, два актера были не в состоянии (да их, собственно, практически никто из тех исследователей, кто близко соприкасался с Первым фолио, в этом и не подозревает⁹).

Так что свидетельство в Первом фолио товарищей, представляющее драматурга Шекспира партнером по сцене актеров Кандела и Хемингса, выглядит очень неубедительно. Если кто и мог быть их партнером, то только Шакспер (актер и/или пайщик труппы).

5g. In the same volume, Ben Jonson wrote a poem «To the memory of my beloved, The Author Mr. William Shakespeare», in which he says,

Sweet Swan of Avon! what a sight it were
To see thee in our waters yet appeare,
And make those flights upon the bankes of Thames,
That so did take Eliza, and our James!

Here not only does Jonson tie the author to William Shakespeare of Stratford-upon-Avon, but he puts him in James I's court. Oxfordians sometimes attempt to claim that this evidence could apply to Oxford by asserting that Oxford owned an estate on the Avon river. While it's true that one of the many estates Oxford inherited from his father was at Bilton on the Avon river, he sold this estate in 1580 (43 years before Jonson's poem), and there is no evidence that he was ever physically present there.

В том же томе Бен Джонсон пишет стихотворение «В память моего любимого Автора М-ра Уильяма Шекспира», в котором он говорит:

Сладчайший Лебедь Эйвона! Что это было за зрелище
Видеть, как ты явился в наших водах
И совершал свои полеты на берегах Темзы,
Чем потрясал Елизавету и нынешнего Якова!

Здесь Джонсон не только связывает Уильяма Шекспира с Уильямом Шакспером из Стратфорда-на-Эйвоне, но и помещает его при дворе Якова I. Оксфордианцы иногда пытаются утверждать, что это свидетельство в пользу Оксфорда, так как он владел поместьем на Эйвоне. Да, одно из многих поместий Оксфорда, унаследованных им от отца, находилось в Билтоне-на-Эйвоне, но он продал это поместье в 1580 году (за 43 года до публикации стихотворения Джонсона), и нет никаких данных, что он лично там когда-то бывал.

Пожалуй, нет нужды напоминать, что многие претенденты в Шекспиры тоже были связаны с рекой Эйвон. Даже если эта река и являлась бы четким указанием на Шакспера, в данном случае это ни о чем не говорит. Ясно, что Бен Джонсон продолжал лепить посмертную маску автора. Но теоретически вполне можно допустить, что Эдвард де Вер прибыл в Лондон именно с Эйвона, раз там были его земли. То, что это произошло за четыре десятилетия до издания Первого фолио, никакого значения не имеет: срока давности у памяти нет. Если Джонсон знал об этом, то, несомненно, не мог забыть.

5h. Also in the Folio, Leonard Digges wrote an elegy «To the Memorie of the deceased Authour Maister W. Shakespeare», in which he refers to «thy Stratford Moniment». Digges presumably knew what he was talking about; he was the stepson of William Shakespeare's friend Thomas Russell, and had close ties to Stratford for most of his life. The only surviving letter by him, written a few years before his death, contains gossip of the «mad relations of Stratford», including Thomas Combe, to whom William Shakespeare had left his ceremonial sword in his will.

Также в Фолио Леонард Диггс написал элегию «В память покойного автора мастера У. Шекспира», в которой он обращается к «его стратфордскому памятнику». Предположительно, Диггс знал, о чем он говорит; он был пасынком друга Уильяма Шакспера и имел тесные связи со Стратфордом большую часть своей жизни. Единственное сохранившееся письмо написано им за несколько лет до смерти и содержит сплетни о «сумасшедших родственниках из Стратфорда», включая Томаса Комба, которому Уильям Шакспер оставил церемониальный меч в своем завещании.

В равенство Шакспер = Шекспир Диггс мог искренне поверить и после смерти своего более или менее близкого знакомого (через Томаса Рассела), например, увидев Стратфордский памятник (Stratford Moniment¹⁰). Кстати, возможно, выбор написания ключевого слова здесь не случаен. Если чем Шакспер и был известен, то это своим корыстолюбием, а с такой внутренней формой слова — Moniment — свидетельство может приобрести совсем другое значение. Двусмысленность — вообще принцип посвящений в Первом фолио, о них, в частности, и о нем в целом — разговор особый.

Упоминание в письме о «сумасшедших родственниках из Стратфорда» мало что проясняет.

5i. In a copy of the First Folio now at the Folger Shakespeare Library, the following poem is written in a hybrid secretary-italic hand from the 1620s:

Here Shakespeare lies whom none but Death could Shake,
And here shall lie till judgement all awake,
When the last trumpet doth unclose his eyes,
The wittiest poet in the world shall rise.

The same hand has on the same page transcribed the verses from Shakespeare's monument («Stay passenger why go'st thou by so fast») and his grave («Good friend for Jesus' sake forbear»), so he is obviously referring to William Shakespeare of Stratford. Apparently, somebody went to Stratford and transcribed the poems off the monument and the tombstone, then transcribed them into a copy of the First Folio along with another epitaph. This writer seems not only to have believed that the man buried in Stratford was the author of the First Folio, but that he was «the wittiest poet in the world».

В одном из экземпляров Первого фолио, хранящемся сейчас в Фолджеровской шекспировской библиотеке, есть поэма, написанная смешанным «секретарским» [т. е. канцелярским] и «итальянским» [похожим на современный, которым пользовались только в личной переписке] почерком, характерным для 20-х годов XVI века.

Здесь Потрясающий копьем (Shakespeare) лежит,
кого ничто, кроме смерти, не могло потрясти,
И будет здесь лежать, пока Судная труба всех не разбудит,
Когда трубный глас откроет его глаза,
Остроумнейший (мудрейший) поэт в мире восстанет.

Той же рукой и на той же странице воспроизводятся стихи с шекспировского памятника («Стой, прохожий, к чему ты так спешишь...») и стихи с его могилы («Дорогой друг, заклинаю Иисусом, воздержись...»), таким образом, он [автор текста] явно имеет в виду Уильяма Шакспера из Стратфорда. Несомненно, кто-то съездил в Стратфорд и списал стихотворения с памятника и могилы, а затем переписал их в экземпляр Первого фолио, наряду с еще одной эпитафией. Писавший, похоже, не только верил, что автор Первого фолио похоронен в Стратфорде, но и считал его «мудрейшим поэтом в мире».

То, что кто-то написал на страницах книги какие-то стихи, частично воспроизведя надписи с памятника Шаксперу и его могилы, вообще ни о чем определенном говорить не может. В лучшем случае это свидетельствует о том, что после 1623 года появились люди, которые поверили в вылепленную Джонсоном маску. Так для этого маску и лепили!

Однако допустимо и иное объяснение: это варианты, которые предлагал некий поэт для могильных надписей. Возможно (хотя и маловероятно), когда-нибудь найдется и камень, где выбита первая надпись...

5j. In 1630 an anonymous volume was published, entitled A Banquet of Jeasts or Change of Cheare. Jest no. 259 in this volume is as follows:

One travelling through Stratford upon Avon, a Towne most remarkeable for the birth of famous William Shakespeare, and walking in the Church to doe his devotion, espyed a thing there worthy observation, which was a tombestone laid more that three hundred years agoe, on which was ingraven an Epitaph to this purpose, I Thomas such a one, and Elizabeth my wife here under lye buried, and know Reader I.R. C. and I. Chrystoph. Q. are alive at this houre to witnesse it.

This jest implies that the writer had been in the Stratford church, and that he believed that the William Shakespeare born there was «famous»; indeed, not yet 15 years after Shakespeare's death, he was apparently the town's main claim to fame. True, the writer does not explicitly say that Shakespeare was famous as a poet, but it is difficult to see why a grain dealer would bring such fame to his home town.

В анонимном томе, озаглавленном «Пир острот или смена выражения лица» и изданном в 1630 году, шутка № 259 была следующей:

Некто, проезжая Стратфорд, город наиболее примечательный тем, что здесь родился знаменитый Уильям Шекспир, зашел в церковь помолиться и обнаружил вещь, достойную внимания, а именно могильный камень, положенный более 300 лет назад, на нем была выгравирована эпитафия: Я, Томас такой-то, и Элизабет, моя жена, здесь под этим похоронены, и мы знаем, что Ридер И.Р. К. и И. Кристоф. К. сейчас живы и могут засвидетельствовать это.

Эта шутка подразумевает, что писавший был в стратфордской церкви и он верил, что Уильям Шекспир был «знаменит»; и в самом деле, не прошло и 15 лет после смерти Шекспира, как он уже стал считаться главной достопримечательностью города. Правда, пишущий не сообщает, что Шекспир был знаменит как поэт, но трудно представить, что перекупщик зерна мог бы принести такую славу своему родному городу.

Вот ведь какие свидетельства приходится стратфордианцам использовать! Понятно, что в 1630 году, через семь лет после выхода Первого фолио, Стратфорд уже стал достаточно знаменит. Кстати, гораздо значимее в этом сообщении то, что внимание путешественника привлек вовсе не памятник Шекспиру или его могила, а какой-то не относящийся к нашему делу надгробный камень с надписью и что запись об этом событии была сделана в книге совсем не в связи с Шекспиром, а в связи с этой анекдотической надгробной надписью.

5k. In 1634 a military company of Norwich was travelling through the English countryside. One Lieutenant Hammond of the company kept a diary of what he encountered during his travels, and on or about September 9 he made the following entry:

In that dayes travell we came by Stratford upon Avon, where in the Church in that Towne there are some Monuments which Church was built by Archbishop Stratford; Those worth observing and of which wee tooke notice were these... A neat Monument of that famous English Poet, Mr. William Shakespeere; who was borne heere. And one of an old Gentleman a Batchelor, Mr. Combe, upon whose name, the sayd Poet, did merrily fann up some witty, and facetious verses, which time would nott give us leave to sacke up.

Hammond, writing 11 years after the First Folio and 12—18 years after the erection of the monument, explicitly says that the monument is for «that famous English Poet, Mr. William Shakespeere, who was borne heere».

В 1634 году военная часть из Норвича передвигалась по английской глубинке. Лейтенант этой части Хаммонд вел дневник, и вот что мы находим в его путевых записях под числом 9 сентября:

«На днях мы прибыли в Стратфорд-на-Эйвоне, где в городской церкви есть несколько памятников, церковь была построена архиепископом Стратфорда; среди достопримечательностей, которые мы рассмотрели, было кое-что заслуживающее упоминания... Изящный памятник того знаменитого английского поэта М-ра Уильяма Шекспира (Shakespeere), который был похоронен здесь. И один пожилой джентльмен рыцарь м-р Комб, над чьим именем указанный поэт остроумно насмехался, и веселые стихи, которые время не позволило бы нам оставить в забвении».

Хаммонд, писавший 11 лет спустя после издания Первого фолио и 12—18 лет спустя после возведения памятника, недвусмысленно сообщает, что этот памятник «знаменитого английского поэта м-ра Уильяма Шекспира, который здесь родился».

Хорошо, был такой эпизод. Что он добавляет к тому, что памятник Шекспиру стоит в Стратфорде? Что, разве кто-то сомневается, что он там стоял еще до 1623 года? Или уточняется время, когда он там стоял, со всей определенностью? Или так важно, что у кого-то он точно ассоциировался с Шекспиром? Даже самые воинствующие антистратфордианцы этого, кажется, никогда не оспаривали. Если бы имелись какие-то сомнения, стоило бы особенно настаивать на существовании этого памятника и этой могилы (а главное — аутентичности надписей). Все это имеет особый смысл, к которому мы обратимся в этой книге в гл. 6.

5l. In 1638, Sir William Davenant's Madagascar contained the following poem, entitled «In Remembrance of Master William Shakespeare».

Beware (delighted Poets!) when you sing
To welcome Nature in the early Spring;
  Your num'rous Feet not tread
The Banks of Avon; for each Flowre
(As it nere knew a Sunne or Showre)
  Hangs there, the pensive head.
Each Tree, whose thick, and spreading growth hath made,
Rather a Night beneath the Boughs, than Shade,
  (Unwilling now to grow)
Looks like the Plume a Captain weares,
Whose rifled Falls are steept i'th teares
  Which from his last rage flow.
The piteous River wept it selfe away
Long since (Alas!) to such a swift decay;
  That read the Map; and looke
If you a River there can spie;
And for a River your mock'd Eie,
  Will find a shallow Brooke.

In this poem, Davenant specifically associates the poet Shakespeare with the Avon river, like Jonson in his First Folio poem, and also calls him «Master», as befitting William Shakespeare's social position. This testimony deserves to be taken seriously, because significant evidence indicates that William Shakespeare was a friend of the Davenant family. William (1606—1668) used to hint that he was Shakespeare's bastard son; several independent 17th-century sources report that Shakespeare used to stay at the Davenants' tavern in Oxford on his journeys between Stratford and London; William's brother Robert Davenant personally told John Aubrey that «Mr. William Shakespeare here gave him a hundred kisses» during these visits.

В 1638 году в «Мадагаскаре» сэра Уильяма Давенанта содержалось следующее стихотворение, озаглавленное «В память о Мастере Уильяме Шекспире».

Поэты (от восторга!), трепещите, коль ты поешь,
Приветствуя природу весною ранней;
Стопа твоя не топчет резвым ритмом
Брег Эйвона; и так любой цветочек
(Вовек не знавший ни дождя, ни солнца)
Задумчивую голову склоняет.

Так дерево, чей мрак под пышной кроной
Скорей подобен ночи, а не тени,
  (Сейчас расти не хочет!) и похоже
На то перо в одежде капитана,
Что был в грехах, а нынче весь в слезах,
  Текущих из безумия былого.

И жалостливо выплакать река
Себя (увы!) хотела долго, лья потоки;
  Но ты, читая карту, последи,
Коль сможешь за рекой той ушпионить;
Ведь глаз обманутый на месте той реки
  Найдет лишь ручеек.

В этом стихотворении Давенант подчеркивает связь поэта Шекспира с рекой Эйвон, подобно Бену Джонсону в стихотворении в Первом фолио, и также называет его «мастером», утверждая социальный статус Уильяма Шекспира. Это свидетельство заслуживает серьезного отношения, поскольку многое указывает на то, что Уильям Шекспир был другом семьи Давенанта. Уильям Давенант (1606—1668) намекал, что он был незаконнорожденным сыном Шекспира; несколько независимых источников XVII века сообщают, что Шекспир останавливался в таверне Давенанта в Оксфорде по дороге из Стратфорда в Лондон; брат Уильяма Роберт Давенант лично говорил Джону Обрею, что «М-р Уильям Шекспир здесь целовал его сотню раз» во время этих посещений.

В историю с незаконнорожденным сыном Шекспира с трудом верят сами стратфордианцы, поэтому она и приводится в этом свидетельстве в качестве придаточного аргумента, а не ключевого факта. Хотя почему бы Шаксперу не завести себе сына по дороге в Лондон? Это еще не основание считать его Шекспиром.

А что касается стихотворения, то ключевым фактом здесь является дата публикации: 1638 год. Уже изданы и Первое, и Второе фолио, и воспользоваться славой великого Шекспира хочется многим. Образ автора уже сложился, и именно о нем имело смысл складывать анекдоты. И даже при этих условиях само содержание стиха не так уж однозначно указывает на стратфордианское направление. Вот те строки, которые якобы «особенно связывают поэта Шекспира с рекой Эйвон»:

Your num'rous Feet not tread / The Banks of Avon.

Пусть несколько вольно, но мы перевели это так:

Стопа твоя не топчет резвым ритмом / Брег Эйвона.

Ни эти строки, ни стихотворение в целом не позволяют определенно сказать, связывает ли автор поэта Шекспира с рекой Эйвон или, наоборот, нарочито отдаляет Великого барда от берегов этой реки.

5m. The 1640 edition of Shakespeare's poems, published by John Benson, contains a poem entitled «An Elegie on the death of that famous Writer and Actor, M. William Shakespeare». The same volume contains William Basse's poem from 5d above, entitled «On the death of William Shakespeare, who died in Aprill, Anno. Dom. 1616».

Изданный в 1640 году Джоном Бенсоном том с поэмами Шекспира содержит стихотворение, озаглавленное «Элегия на смерть того знаменитого писателя и актера М. Уильяма Шекспира». В этот же том включено вышеприведенное стихотворение Уильяма Басса «На смерть Уильяма Шекспира, который умер в апреле 1616 года».

Это печатное издание стихотворения Уильяма Басса, ничего нового по сравнению с рукописью оно не содержит.

И наконец, последнее «доказательство» авторства Шакспера.

5n. Sir Richard Baker, a contemporary of Shakespeare and a friend of John Donne, published Chronicle of the Kings of England in 1643. Sir Richard was an avid fan of the theater, also writing Theatrum Redivium, or the Theatre Vindicated. In the Chronicle, for Elizabeth's reign he notes statesmen, seamen, and soldiers, and literary figures who are mostly theologians with the exception of Sidney. In conclusion he says,

After such men, it might be thought ridiculous to speak of Stage-players; but seeing excellency in the meanest things deserves remembering... For writers of Playes, and such as had been Players themselves, William Shakespeare and Benjamin Jonson, have specially left their Names recommended to Posterity.

Сэр Ричард Бейкер, современник Шекспира и друг Джона Донна, опубликовал в 1643 году «Хронику королей Англии». Сэр Ричард был страстным поклонником театра и написал «Theatrum Redivium, или Театр реабилитированный». В хронике, описывающей эпоху Елизаветы, он отмечал государственных деятелей, мореплавателей и военных. Есть там и литераторы, которые были, в основном, богословами, за исключением Сидни. В заключение он говорит:

После таких людей можно было бы счесть просто насмешкой упоминание об актерах, но рассмотрение самого лучшего в самых низких вещах заставляет вспомнить... Поскольку писатели пьес, которые сами были актерами, Уильям Шекспир и Бенджамин Джонсон, специально оставили свои имена, рекомендовав их для будущих поколений.

К этому времени посмертная маска уже была сформирована, и эта запись не больше чем реакция на Первое и Второе фолио. Хотя, возможно, и больше, только это едва ли в пользу стратфордианцев. Что значит писатели пьес, которые сами были актерами? Возможно, оба по натуре актеры или вышли из среды актеров? Или один по натуре актер, а другой из среды актеров? Все очень двусмысленно. Но гораздо более загадочно, что они «специально» оставили свои имена будущим поколениям... Действительно, Джонсон издал два первых фолио: свое и Шекспира и тем самым рекомендовал имена титульных авторов потомкам. Что ж, это крайне удачная концовка списка стратфордианских доказательств. Значит, надо перейти к Первому фолио и посмотреть, каким образом эти авторские имена были рекомендованы нам, потомкам. Сделаем это. С результатом можно познакомиться в главах 3 и 4.

Итак, нам предлагаются 14 свидетельств авторства Шакспера. Из них всего лишь три являются прижизненными: абзац из студенческой пьесы крайне двусмысленного содержания; восьмистишие Дейвиса и запись Эдмунда Хауза в списке 27 лучших поэтов современности (1615 год). Ни одно из этих свидетельств не может служить доказательством, что Шакспер написал произведения Шекспира. До выхода Первого фолио было еще шестнадцатистишие Басса, посвященное Шекспиру, и памятник в Стратфорде. Таким образом, источников, которые можно считать в какой-то мере независимыми от издателей Первого фолио, оказалось всего пять и даже в совокупности их не назовешь достаточными аргументами для сколько-нибудь серьезного доказательства стратфордианского тождества Шекспир = Шакспер. Это прямо или косвенно признают и сами стратфордианцы, которые всегда основной упор делают на свидетельствах Первого фолио, отрицая их двусмысленность и противоречивость. Мы займемся анализом Первого фолио в связи с вопросом авторства в главе 3. Сейчас лишь заметим, что книга, вышедшая через семь лет после смерти Шакспера, является художественным произведением и документальным свидетельством служить не может в любом случае.

Примечания

1. James Shapiro. 1599, A Year in the Life of William Shakespeare. Faber and Faber, London, 2005, pp. 42—49.

2. Подробнее об этом см. гл. 4.

3. Это значимое для Шекспира число. См. гл. 6.

4. См. гл. 6.

5. Гилилов И.М. Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса. М., 1997. С. 156—164. Впрочем, по-настоящему серьезный разбор надписи под памятником Шекспиру сделан лишь в 2009 году. См. об этом в гл. 6.

6. Хемингс (ок. 1556—1630), Генри Кандел (ок. 1576—1627).

7. Об этом известно из опубликованного в 1616 году Первого фолио драматурга: Every Man in His Humour (1598), Every Man Out of His Humour (1599), Sejanus (1603), Volpone (1605), The Alchemist (1610), and Catiline (1611).

8. Every Man in His Humour (1598), Sejanus (1603), Volpone (1605).

9. См. гл. 3.

10. Что, разумеется, никакая не опечатка, а равнопринятый в то время вариант орфографии, что лишний раз разъяснил всем сомневающимся Б. Борухов (см. http://gililov.narod.ru/moniment.htm).