1.1. О природе гениальности

...for all you accuse him to have courtly incensed the Earl of Oxford against you. Mark him well; he is but a little fellow, but he hath one of the best wits in England.

...поскольку все ваши обвинения вызвали прикрытый вежливостью гнев графа Оксфорда. Обратите на него серьезное внимание; он не очень-то рвется проявлять товарищеские чувства, но он — один из лучших умов в Англии.

Т. Нэш «Странные новости», Лондон, 1592

Над воссозданием биографии человека, который, предположительно, писал под псевдонимом «Шекспир», трудилось несколько поколений оксфордианцев. Но, разумеется, несоизмеримы ни с кем заслуги самого первого из них, того, кто имя Эдварда де Вера в качестве главного претендента на звание «Шекспир», собственно, и обнародовал. Это сделал подданный британской короны, преподаватель английской словесности Томас Лоуни. Еще во втором десятилетии XX века, точнее, в 1920 году, вышла его книга «Шекспир", опознанный в Эдварде де Вере, семнадцатом графе Оксфорде», где автор рассказал, каким путем пришел к своей теории, и изложил систему доказательств. Книга достаточно большая по объему, и пересказывать ее своими словами нет смысла. К тому же некоторые частные факты и выводы в ней уже устарели: опровергнуты позднейшими исследованиями. Тем не менее эту основополагающую книгу-открытие непременно стоит прочесть. И не в последнюю очередь потому, что большая часть доказательной базы оксфордианской теории до сих пор лежит в области аналогий между жизнью Эдварда де Вера и сюжетами пьес Уильяма Шекспира¹. (В одной из статей это явление названо мной аналоговым сигналом об авторстве².) Действительно, таких аналогий необычайно много: в любой пьесе Шекспира в той или иной степени можно увидеть отражение жизненных перипетий семнадцатого графа Оксфорда. И наоборот: практически все эпизоды судьбы этого графа, которые удалось так или иначе документально подтвердить, нашли свое отражение (часто довольно причудливое) в драматургии и поэмах Великого барда.

Конечно, аналогия — это еще не доказательство. Ревнивых героев исключительно много в пьесах Шекспира. Оксфордианцы написали не одну книгу в «серии» «Человек, который был Отелло» и не одну в «серии» «Человек, который был Гамлетом». Названия, конечно, были разные, но, по сути, общий смысл сохраняется. Ну и кому что этим можно доказать? Каждый отдельный случай отметается противниками оксфордианства чуть ли не со смехом. Отелло? Так кто же среди мужчин не Отелло? Ну хоть капельку!.. Или кто из нас, и мужчин, и женщин, не Гамлет? Где вы, «негамлеты», отзовитесь! Впрочем, время от времени, когда оксфордианцы уж очень наседают со своими аналогиями, антиоксфордианцы снисходят и до концептуальных возражений. Самое серьезное из них состоит в том, что законы поэтики шекспировской эпохи работали по-другому: никто не «списывал» сюжеты и характеры с себя и своего окружения³. Литература Средневековья и Возрождения создавалась по строгим жанровым канонам, где не было места подобному «реализму». Сюжеты брались не из жизни, а из литературной традиции, а эта традиция в целом не предполагала, чтобы автор обращался к своему индивидуальному опыту. Автор должен был играть сюжетными и композиционными формами, в чем-то напоминая сказителя волшебных сказок, а значит, это не совсем автор в современном понимании, а составитель, компоновщик сюжетных мотивов.

В таких возражениях, при всей их теоретической солидности, несколько слабых мест. Во-первых, бездоказательное навязывание Шекспиру неких литературных законов, которым он, возможно, и не следовал. Во-вторых, неучет или непризнание того факта, что Шекспир в своем творчестве вышел на радикально другой уровень, открыл иной художественный этап в развитии литературы. А из этого, между прочим, вытекает, что судить Шекспира нужно не по тем законам, по которым мы судим писателей, живших до него. По существу это были еще не авторы в современном значении этого слова, а — и не стоит видеть в этом термине ничего ущербного — «предавторы».

Прежде чем перейти к подробному рассмотрению возражений антиоксфордианцев, подчеркнем то, с чем согласны практически все, включая стратфордианцев: Шекспир был гением. Стратфордианцы даже особенно держатся за этот тезис: он гений, поэтому для него-де не имеет большого значения воспитание, образование, среда и т. д. Он может, так сказать, творить из ничего! Ему не нужны глубокие знания и прямое знакомство с мировой литературой, потому что он всего лишь переделывает старые пьесы или, в крайнем случае, использует готовые сюжеты. Таким образом, гений, с одной стороны, возникает практически ex nihilo (из ничего), а с другой — «творит», используя чужие тексты. Естественно, оба этих аргумента никогда не используются вместе, иначе произошло бы reductio ad absurdum, «взаимоаннигиляция» аргументов.

Итак, первое, с чем все согласны, та общая печка, от которой можно плясать: Шекспир — гений. Но если он гений, каких не было до него, то не потому ли, что благодаря ему сложившаяся традиция литературного письма получила новое направление или даже была вывернута наизнанку? Законы средневековой литературы, принципы раннего Ренессанса могут быть радикально изменены творцом такого масштаба. Не в том ли его гениальность, что он смог традиционные сюжеты и характеры наполнить своей собственной судьбой и судьбой своего народа? Разве хроники Шекспира можно назвать шаблонными средневековыми летописями в драматической форме? Разве не отразилась в них — фактически впервые⁴ — живая история⁵? Разве в комедиях и трагедиях Шекспира не «просвечивает» личный опыт, не прорываются чувства автора? Это первое.

И второе: не в том ли заключается гениальность Великого барда, что он перестал быть простым «драмоделом», перелицовщиком чужих произведений, и стал автором-драматургом и автором-поэтом, то есть в целом поэтом-драматургом с совершенно новой категорией авторства в общем знаменателе? Не сыграл ли он, следовательно, решающую роль (по меньшей мере, в Англии) в утверждении самого понятия авторства? Разве автор-творец не связан с личностью в понимании современного человека? А может ли становление авторской личности быть независимым от биографического фактора?

Так что огромное, аномальное число совпадений сюжетных линий шекспировской драматургии с биографией предполагаемого автора — это явление не обязательно случайное. Возможно, использование личного опыта в процессе создания литературного произведения и есть одна из примет становления авторства нового, современного типа.

Примечания

1. Mark Anderson. «Shakespeare» By Another Name: The Life of Edward de Vere, The Earl of Oxford, The Man Who Was Shakespeare. New York: Gotham Books, 2005; Charlton Ogburn. The Mysterious William Shakespeare: The Man and the Myth. EPM Press, 1992; William Farina. De Vere As Shakespeare: An Oxfordian Reading of the Canon. Jefferson, North Carolina, and L.: McFarland & Company, Inc., Publishers, 2006.

2. Пешков И.В. Опечатка, или Ключ к имени автора // Новое литературное обозрение, 2010, N 5. С. 156—170.

3. Последним к этим аргументам прибег Дж. Шапиро. См: J. Shapiro. Contested Will. С. 268—269.

4. Hart J.L. Shakespeare and his contemporaries. N. Y.: Palgrave Macmillan, 2011. О соотношении истории и драмы см. особенно рр. 129—167.

5. См., например: Барг М.А. Шекспир и история. М.: Наука, 1979.