«Мера за меру» и «Все хорошо, что хорошо кончается»

Поздние драмы Шекспира имеют особенность, которая отличает их от более ранних комедий и хроник, — в них действие развивается в двух планах: реальном и фантастическом, поскольку в события вторгаются элементы чудесного, а в финальных сценах Шекспир предлагает две развязки — сначала показывает реальный исход событий, а затем воображаемый, вызванный вмешательством чудесных случайностей. Две развязки можно обнаружить в так называемых «проблемных пьесах» «Мера за меру» и «Все хорошо, что хорошо кончается», а также в драмах-сказках «Цимбелин» и «Зимняя сказка».

«Мера за меру» — наиболее сложная из всех этих четырех драм. Шекспир поставил в ней проблему столкновения высших принципов: веры, честности, добродетели и сильнейших страстей: чувственного вожделения, родственных привязанностей, любви к жизни. Реальная ситуация — смена власти в Вене, где в течение многих лет суровые законы против распутства бездействовали подобно престарелому льву в пещере, и сорняки настолько пышно разрослись, что потребовались жестокие меры. В потоке образов воплощена мысль о бессилии законов, которые не применяются: если отец только стращает березовыми розгами, они вызывают уже не страх, а насмешки, распущенность осмелела и «хватает за нос правосудье», «дитя бьет няньку». Наместник герцога — Анджело, желая исправить нравы, приказал схватить и отправить в тюрьму сводников, хозяек публичных домов и их клиентов, — этот грязный сброд изображен в комедии в сатирическом свете. Но ради примера Анджело приказывает казнить и молодого дворянина Клавдио, хотя тот честно собирается жениться и виновен лишь в том, что стал мужем Джульетты до совершения таинства. Когда Эскал, более опытный и человечный, просит помиловать Клавдио, Анджело опирается на закон:

Но ведь нельзя же из закона делать
Нам пугало воронье, что стоит,
Не двигаясь, пока, привыкнув, птицы
Не обратят его в нашест.
  (II, 1, здесь и далее перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник)

Эскал пытается убедить его, что «острием закона лучше слегка поранить, чем повалить и зарубить насмерть», ведь грех прелюбодеяния не так страшен, и сам Анджело способен совершить подобный грех. Предположение оказалось пророческим — сестра Клавдио Изабелла своими искренними и горячими мольбами, своей чистотой и красотой зажгла в судье столь сильное вожделение, что наместник предложил ей купить жизнь брату ценой ее падения.

Характерно, что Изабелла возбудила вожделение не сразу при своем появлении, не своей красотой, эта страсть родилась постепенно, как отклик на ее образную речь, поразившую наместника. «Прекрасно владеть мощью великана, но тот тиран, кто пользуется ею, как великан», — эта мысль Изабеллы дополнена рассуждением о тщеславном стремлении мелких чиновников «грохотать подобно Юпитеру», — она упоминает о небесах, гнев которых разламывает дубы, но щадит мирту, сравнивает облеченного властью невежду с «разгневанной обезьяной», чьи забавы могут вызвать слезы и смех у ангелов, — во всех этих сравнениях Анджело увидел не только упрек себе, но и ум, искренность, целомудрие Изабеллы. Метафоры в его внутреннем монологе выражают отвращение к самому себе: он сравнивает себя с падалью, лежащей рядом с фиалкой и отравляющей воздух. Размышляя о возникшем в его сердце вожделении, Анджело признается, что никогда еще распутница не могла ни настойчивостью, ни ухищрениями искусства и природы взволновать ему кровь:

Иль целомудрие волнует больше,
Чем легкость в женщине?
Когда у нас Так много места, неужли нам надо
Разрушить храм, чтоб свой вертеп
      построить?
        (II, 2)

Первое побуждение Анджело — пощадить Клавдио: «Разбойники имеют право грабить, / Когда воруют судьи», — говорит он себе. При следующем свидании он долго не решается высказать свое требование, а Изабелла не может понять иносказаний. Наконец, он прямо объявляет, что «острый аппетит» его чувственности требует удовлетворения, а на угрозу Изабеллы изобличить его цинично отвечает, что ей никто не поверит. Пушкин видел суть образа Анджело в том, что его гласные действия противоречат тайным страстям. В его характере есть и другая сторона — низменная и подлая: в прошлом Анджело покинул Мариану, когда девушка утратила со смертью брата богатое приданое, и, покидая, оклеветал ее. После ночного свидания (Анджело не знает, что на свидание вместо Изабеллы пришла Мариана) он подтверждает приказ казнить Клавдио, боясь его мести за поруганную честь сестры, а позднее он обвиняет Изабеллу в безумии и клевете.

Изображение судьбы Клавдио связано с темой чести. Клавдио готов твердо встретить смерть, однако едва он узнает, что есть возможность спасти жизнь, он умоляет сестру пожертвовать честью и уступить наместнику. Образы в его речи как будто навеяны поэмой Данте. «Смерть ужасна», — говорит он и рисует картину мучений, подобных страданиям грешников в аду:

Но умереть... уйти — куда, не знаешь...
Лежать и гнить в недвижности холодной...
Чтоб то, что было теплым и живым,
Вдруг превратилось в ком сырой земли...
Чтоб радостями жившая душа
Вдруг погрузилась в огненные волны,
Иль утонула в ужасе бескрайнем
Непроходимых льдов, или попала
В поток незримых вихрей и носилась
Гонимая жестокой силой, вкруг
Земного шара и страдала хуже,
Чем даже худшие из тех, чьи муки
Едва себе вообразить мы можем?
О, это слишком страшно!...
И самая мучительная жизнь:
Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,
Гнетущая природу, будут раем
В сравненье с тем, чего боимся в смерти.

Изабелла в этот момент страдает от мысли, что брат готов купить жизнь ценой позора сестры, готов предпочесть собственный позор. «Жизнь позорная еще ужасней», — говорит она¹. — «О, низкий трус, бесчестный жалкий трус!» и отрекается от брата. Гневную реакцию Изабеллы некоторые критики называют жестокостью, бездушной тщеславной добродетелью. Если воспринимать конфликт между страстным стремлением Клавдио к жизни и стремлением Изабеллы сохранить женскую честь и чистоту только как частный случай, то позиция Изабеллы кажется действительно слишком жестокой. Но Шекспир ставит более общую проблему: что ценнее для человека — честь или жизнь, можно ли оправдать измену вере, принципам, долгу ради сохранения жизни. Изабелла готова пожертвовать жизнью, но не честью. Клавдио, напротив, выбирает жизнь. Дальнейшее развитие событий в реальном плане, без вмешательства неправдоподобных переодеваний показывает, что жертва честью и компромисс с подлостью не приводят к спасению жизни.

В драме две развязки — реальная и сказочная. Если исключить мотив переодеваний, то реальная развязка заключалась бы в уступке Изабеллы ради спасения жизни брата, в казни Клавдио и в тщетности обращения Изабеллы к возвратившемуся герцогу. Герцог, выслушивая жалобу Изабеллы, называет ее безумной, подозревает, что ее подослали с целью оклеветать достойного наместника и приказывает Анджело расследовать этот «заговор». Затем герцог удаляется, Изабеллу и Мариану стражники ведут в тюрьму. Герцог возвращается уже в одеянии монаха и обращается к Изабелле и Мариане уже от лица монаха, и метафора в его словах выражает горькое признание:

О бедные созданья! Как же вы
Пришли искать ягненка у лисицы?

Он обвиняет герцога в несправедливости, в том, что герцог отдал их на суд тому негодяю, которого они обвиняли. За это Эскал приказывает заключить «монаха» в тюрьму. Мнимый монах еще более дерзко говорит о всеобщем разврате, который «кипит и хлещет через край»:

Законы есть для каждого проступка,
Но все проступки властью так терпимы,
Что все законы строгие висят,
Как список штрафов в лавке брадобрея
На посмеянье людям.

Его обвиняют в клевете на государство, отправляют в тюрьму, угрожая пытками. В этот момент пошлый распутник Луцио тоже обвиняет «монаха» в измене, приписывая тому все собственные измышления, порочащие герцога. Таков трагический финал, предшествующий сказочному: в последний момент Луцио, издеваясь над «монахом», снимает с него капюшон и все узнают герцога. Вторая развязка — счастливая. Выясняется, что никто не казнен, герцог убеждается в благородстве и человечности Изабеллы и просит ее руки, он прощает даже Анджело и Луцио.

В отличие от большинства пьес зрелого периода творчества, метафоры в «Мере за меру» мало связаны с психологией персонажей, их роль иная — пояснить нравственные и политические проблемы, поставленные в пьесе: выбор между честью и жизнью и злоупотребление властью. Образные обобщения попутно затрагивают и еще одну проблему: роль закона в борьбе с пороками, которые настолько поразили общество, что внезапно введенные суровые меры кажутся излишней жестокостью. Эта мысль выражена и в образных речах Изабеллы, и в метафорических сентенциях герцога.

Сюжет комедии «Все хорошо, что хорошо кончается» заимствован из новеллы Джованни Боккаччо о Джилетте из Нарбонны, дочери знаменитого врача. Она излечила короля и за это попросила короля дать ей в мужья знатного юношу, которого она давно любила. У Боккаччо героиня вызывает восхищение своей находчивостью, помогающей завоевать любовь отвергнувшего ее мужа.

Шекспир наделяет Елену талантами и мужеством незаурядной личности, обогащает ее речь поэтическими образами и риторическими фигурами, которые говорят о редкостном уме девушки, о глубине ее любви и страдания. Она в самом начале пьесы считает свое положение безнадежным: «Как будто я влюбилась в яркую необыкновенную звезду», «радуюсь ярким лучам и отраженному свету, но никогда не попаду в сферу этой звезды». «Лань, влюбленная в льва, должна умереть от любви», — говорит она. В ее мучительной болезни было утешение — каждый день «рисовать на таблицах сердца» изогнутые брови, соколиный взор и кудри, схватывать каждую линию и жест сладостного облика.

Жизненная позиция героини высказана в образных сентенциях о роли фортуны в отношениях людей: «Лекарства в нас самих, хотя мы приписываем их небесам», небо «тащит назад медлительные начинания, когда мы сами бездеятельны» (эпитет "dull" означает «тупой», «вялый», скучный», «бездеятельный», «слабый», «глупый», «неспособный», «ленивый», «инертный» и множество других оттенков для выражения недостатков характера). Так Елена утверждает свободу воли и выбора, решимость в достижении целей. Отъезд графа Бертрама в Париж лишает ее этой радости, но она признается, что «все еще льет воду своей любви в обманчивое решето, неспособное ее удерживать», «подобно индейцу обожает солнце, не знающее о ее существовании».

Елена решается ехать в Париж, так как твердо верит, что может излечить короля. Речь Елены, обращенная к королю, исполнена такой веры и решимости, что король соглашается подвергнуться лечению, хотя вначале наотрез ей отказал: ведь только что целый консилиум лучших врачей признал его болезнь неизлечимой. Елена использует разнообразные средства убеждения, прибегая к образным обобщениям: «великие потоки вытекают из простых истоков», «великие моря высыхали, когда великие мира отрицали чудеса», и она предлагает наказать ее в случае неудачи позорной смертью. Король, убежденный ее речью, уступает, обещая в награду исполнить ее просьбу и своей властью дать ей избранного ею дворянина в мужья.

Отказ Бертрама она воспринимает с достоинством, признает свое поражение и собирается удалиться. Однако король, возмущенный поведением Бертрама, угрожает, что лишит его милости, а Елену возвысит. Бертрам вынужден подчиниться, но сразу после женитьбы покидает Францию. Слова его письма: «Пока у меня есть жена, у меня ничего нет во Франции», вызывают у Елены горестные сожаления, высказанные в поэтических образах: она изгнала его из собственной страны, от королевского двора, где «ему угрожали только выстрелы прекрасных глаз», подвергла его «нежные члены» опасностям войны, сделала его «мишенью дымящихся мушкетов». И она произносит трогательное заклинание, обращенное к «свинцовым посланцам», с мольбой пощадить его отважную грудь. Она готова на любые опасности, чтобы спасти жизнь любимому: готова встретить голодного льва, бежать из рая, населенного ангелами, она призывает ночь, чтобы в темноте украдкой покинуть дом, подобно бедному вору. Поэтические сравнения в монологе Елены передают ее самоотверженную преданность и решимость — мотивы ее бегства лишены каких-либо расчетов, она всего лишь хочет облегчить Бертраму возвращение на родину, спасти его от войны.

Случай помогает ей — переодетая странницей, Елена находит лагерь во Флоренции, где служит Бертрам, знакомится с Дианой, девушкой, в которую Бертрам влюбился, открывает ей свои беды и получает помощь: она выдает себя за Диану, когда ночью приходит на свидание. Если представить реальную ситуацию, в которой оказалась Елена, то средство, примененное ею, кажется совершенно неправдоподобным, кроме того, с этической точки зрения ее уловка выглядит сомнительной. Исследователи потратили немало усилий, чтобы определить авторское отношение к такому поступку героини. Главным аргументом в защиту Елены является, по мнению критиков, святость законных уз брака — Елена берет «свое», принадлежащее ей «по праву», поэтому ее обман освящен законом. Этой идеи в тексте драмы нет, напротив, есть намеки на опасность обмана в любовных делах. Даже в самом заглавии пьесы заключено предостережение «Все хорошо, что хорошо кончается», следовательно, дела могли кончиться плохо — об этом же говорит и двойная развязка. Вся история с пребыванием Елены во Флоренции могла кончиться трагически — ее гибелью, в которой по стечению обстоятельств мог быть обвинен Бертрам, если бы Диана оказалась бесчестной, способной на преступление. Поэтому первая развязка трагична: предполагаемая смерть Елены и разоблачение Бертрама. Однако она сменяется счастливым концом, раскаянием Бертрама, победой Елены.

Значительную роль играют метафоры в диалогах Пароля и Лафё. Пароль — друг Бертрама, по природе он низкий трус, сводник, клеветник, способный на любое предательство. Множество презрительных прозвищ он получает от других персонажей. О его характере говорят также метафоры, вызывающие к нему отвращение. Вернувшись во дворец графа после своего разоблачения, упрашивая шута передать письмо господину Лафё, он признается, что «упал в грязь нерасположения фортуны» и от него сильно пахнет ее сильнейшим недовольством. Шут соглашается, что нерасположение фортуны действительно пахнет нечистотами (слово "sluttish" может означать и «нечистоплотный» и «распутный»). Увидев, что шут затыкает нос, Пароль поясняет, что он лишь выразился «метафорически». Игра слов в этих репликах неплохо передана в переводе Мих. Донского: «Не бойтесь, сударь, не зажимайте нос. Я выразился фигурально. — Ну и что ж, что фигурально? Если от твоей фигуры воняет, то почему бы мне и не зажать нос. Я зажимаю нос при виде любой вонючей фигуры»². Шут отказывается передать письмо, вынутое «из вонючего горшка фортуны». В этот момент появляется Лафё, и шут описывает состояние просителя в самом сатирическом духе: «кошка фортуны» выкупалась в грязной луже недовольства фортуны, она похожа на жалкого, увядшего, хитрого, глупого и подлого негодяя — все эти оценки соответствуют истине.

Сатирическая направленность пьесы более всего проявляется в изображении поведения Пароля и в стиле его циничных и пошлых рассуждений, в том числе и в его иносказаниях. Уже в начальном диалоге Пароля и Елены, в метафорах Пароля, определяющего «цену девственности», сказывается суть этого персонажа. Пароль убеждает молодую девушку как можно скорее утратить целомудрие: «Девственницы ничем не лучше самоубийц, и их надлежало бы хоронить за церковной оградой, как закоренелых преступниц против законов природы». В представлении Пароля девственность — это «капитал», который «нужно вовремя использовать», «товар», который быстро портится и выходит из моды: «Перезрелая девственность похожа на сушеную грушу: ни вида, ни вкуса». Если Елена успешно парирует двусмысленные шутки, то Бертрам легко поддается влиянию хвастуна, когда тот убеждает графа, что достойная жизнь только в Италии, а Франция — «собачья конура» и «конюшня». С самого начала только старый Лафё раскусывает этот «пустой орех» и советует Бертраму не доверять человеку, у которого нет ничего за душой, кроме платья. Во всех сценах, где появляется Пароль, сразу же возникает атмосфера лжи, порока, пошлости и клеветы. Речь Пароля отличается той же особенностью, какая свойственна речи Яго, — он грязнит любую тему, любого человека.

Таким образом, обе драмы — «Мера за меру» и «Все хорошо, что хорошо кончается» — соединяют в стиле речей персонажей две резко контрастные стихии — в серьезных «проблемных» сценах поэтические образы служат освещению сложных нравственных конфликтов и дают возможность лучше понять характеры героев; напротив, в сатирических сценах они помогают воссоздать картину разложения, упадка нравов, мелких и низких интересов и страстей.

Примечания

1. Контраст между взглядами Клавдио и Изабеллы напоминает об одном суждении философа Сенеки в письмах к Луцилию: Сенека приводит «постыдную молитву» Мецената:

Пусть хоть руки отнимутся,
Пусть отнимутся ноги,
Спину пусть изувечит горб,
Пусть шатаются зубы, —
Лишь бы жить — и отлично все...

Сенека называет это «сделкой с трусостью», но еще более возмущается людьми, которые «готовы предать друга, чтобы жить подольше, собственных детей отдать на растление, лишь бы глядеть на свет» (Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцилию. Кемерово, 1986. С. 306—307, письмо CI).

2. Например, А. Кирш в этой реакции Изабеллы на мольбу брата увидел отказ от ее христианских принципов милосердия (Kirsch А. С. The integrity of "Measure for measure" / Shakespeare Survey. 1975. Vol. 28. P. 96). В его статье особенно интересен анализ библейских ассоциаций и евангельских сентенций в драме. Однако невозможно согласиться с его утверждением, что некоторые метафоры в речи Изабеллы якобы свидетельствуют о ее бессознательной сексуальности (там же, с. 97). Аналогичное суждение высказывал и Дэвид Крэг в статье «Любовь и общество» («,,Мера за меру" и наша эпоха» // Шекспир в меняющемся мире: Сб. статей. М., 1966. С. 345—346).