Глава III. Трагедии Шекспира и библейские тексты

В трагедиях Шекспира библейские аллюзии и цитаты встречаются сравнительно редко, и это естественно, потому что Шекспир использовал светские источники — «Жизнеописания благородных греков и римлян» Плутарха в переводе Томаса Норта, итальянские новеллы Возрождения, английские драмы и поэмы. Лексика героев, как правило, свободна от библейского влияния, связи с христианской лексикой чаще всего объясняются тем, что английский язык времен Шекспира впитал многие выражения из английских переводов Библии и проповедей.

Однако некоторые авторы доказывают, что в трагедиях Шекспира выражено религиозное мировосприятие. Наиболее последовательно отстаивает этот тезис Питер Милвард, член Общества Иисуса, автор нескольких книг по истории английских религиозных течений. В монографии «Библейское влияние в великих трагедиях Шекспира»¹ он пытается доказать, что трагедии насыщены библейской лексикой и приводит немало весьма отдаленных параллелей. Однако если обратиться к его сопоставлениям, то многие выводы Милварда можно оспаривать. Например, на основании отдельных аллюзий, выхваченных из контекста, он интерпретирует гибель Ричарда II как наказание за его грех — убийство дяди Вудстока, мятежи против Генриха IV — как возмездие за свержение законного короля и убийство Ричарда II, а Клавдий, по Милварду, наказан за грех братоубийства, и даже гибель Ромео и Джульетты воспринимается как искупление за родовую распрю по воле Бога.²

Общий вывод автора: в трагедиях Шекспир представил картину вечной, неустранимой «греховности» человека, дал проповедь покорности и терпения; и если сопоставления Милварда часто кажутся искусственными и отдаленными, то есть примеры вполне обоснованных сравнений, которые, однако, могут приводить к иным выводам, чем те, что сделал автор.

В исследованиях о трагедиях Шекспира встречались попытки истолковать трагедию «Гамлет» как отражение многих идей Екклесиаста, но комментаторы приводят параллели, которые, однако, не воспринимаются как библейские, поскольку уже стали общими местами. Например слова Гамлета «квинтэссенция праха» — одно из таких общих мест. В тексте трагедии эти слова не воспринимаются как выражение библейских идей, поскольку они связаны с распространенными представлениями. «Ты прах и в прах обратишься» — известное изречение Бога, адресованное изгнанному из рая Адаму (Бт. 3:19); «... теперь я усну во прахе, ты будешь искать меня утром, но меня не будет» — обращение измученного страданиями Иова с мольбой о смерти (Иов 7:21); «Все мы прах и в прах обратимся» (Еккл. 3:20) — эти высказывания приходят на память при словах Гамлета, например, когда он говорит о том, как великий Александр Македонский превращается в прах и его прах послужит затычкой в бочке.

Столь же банальны изречения «все смертны», которые в самых разных контекстах встречаются во многих местах библейских книг. В трагедии Гертруда пытается утешить Гамлета, напоминая, что смерть — общий удел: "Thou know'st 'tis common all that lives must die, / Passing through nature to eternity" (H., I, 2, 72—73). Аналогия возникает, например, с рассуждениями Моисея о смерти обычной и ниспосланной в наказание: "If these men die the common death of all men" (Num. 16:29—30) — «если эти люди умирают смертью, общей для всех». Однако ответ Гамлета вовсе не свидетельствует о согласии, в нем звучит вызов, напоминание о притворной скорби.

Сомнительны попытки некоторых авторов отыскать истоки суждений Гамлета о смерти в текстах библейских книг. Сравнение смерти и сна восходит к античным авторам, многие близкие идеи высказаны в «Опытах» Мишеля Монтеня, в том числе и материалистические суждения Лукреция.³

В отдельных случаях библейские параллели помогают глубже понять шекспировский текст. Например, почти не переводимые на русский язык слова Гамлета "Frailty, thy name is woman!" (H., 2, 146), которые переводят как «Бренность, имя тебе — женщина!», проясняются, если вспомнить многочисленные библейские рассуждения о слабости плоти и женской природе. Выражение «слабейший сосуд» как синоним слова «женщина» несколько раз встречается в драмах Шекспира, библейское происхождение этого выражения — "weaker vessel" — указано в словарях как определение женщины.

В шекспировском тексте слово "frail" означает «слабый», «нетвердый», «непрочный», а в связи с женщинами — «плотскую» природу их моральной нестойкости, податливости: "We are all frail" (M.M., II, 4, 121); "Nay, women are frail too" (M.M., II, 4, 124); "Frail sepulchre of our flesh" (R.II, I, 3, 196); "frail nature" (3 H.IV, III, 2, 155); "frail mortality" (Per., I, 1, 42).

Выражение «слабейший сосуд» употребляет кумушка Куикли, уговаривая Долль Тиршит уступить Фальстафу, ведь она — «слабейший сосуд, как говорят, более пустой сосуд»: "... you are the weaker vessel, as they say, the emptier vessel" (2 H.IV, II, 4, 65—66). Это выражение чаще встречается в комическом контексте, например, Дон Армадо называет Жакенету «дочерью праматери Евы» и «слабейшим сосудом» и просит короля предать этот «сосуд» ярости закона (Беспл. усилия... I, 1, 174—276). В комедии «Как вам это понравится» Розалинда, переодетая юношей Ганимедом, ободряет Селию со словами: «... я должен утешать слабейший сосуд, ведь камзол и штаны должны казаться смелыми перед женской юбкой» (Как вам... I, 4, 6—8). В проповеди о супружестве есть сходные выражения: "She is the weaker vessel, of a frail heart, inconstant".

Реплика Гамлета, принявшего вызов Лаэрта на поединок, звучит как парафраза библейского текста. Гамлет говорит: «... есть особое Провидение в падении воробья», и добавляет «если теперь, значит — не потом, если не потом, пусть будет теперь» (H., V, 2, 230—232). Гамлет признает, что рано или поздно человека ждет конец, и он готов принять конец: «Пусть будет». Аналогии с евангельским текстом ощутимы: Христос предсказывает апостолам бедствия и страдания, советует уповать на волю Бога и рассказывает притчу о двух воробьях. Приведем текст Евангелия от Матфея по Женевской Библии, где в комментариях есть ссылки на другие места Священного Писания (1 Sam. 14:45; Acts 27:34):

Are not two sparrows sold for a farthing? and one of them shall not fall on the ground without your Father.
But the very hairs of your head are numbered.
Yea, and all the hairs of your head are numbered.
Fear ye not therefore, ye are of more value than many sparrows.
      (Matth. 10:29—31, p. 493)

Они продаются за фартинг (четверть пенса), но ни один не упадет без воли Отца.
Даже волосы на голове каждого сосчитаны,
Поэтому не бойтесь,
Ведь вы ценитесь дороже многих воробьев.

В Евангелии от Луки дается несколько иной вариант:

Are not five sparrows sold for two farthings, and not one of them is forgotten before God?
But even the very hairs of your head are all numbered.
Fear not therefore: ye are of more value than many sparrows.
        (Luke 12:6—7)

Разве не продаются пять воробьев за два фартинга, и ни один из них не забыт Богом? Даже волосы на вашей голове все сосчитаны.
Поэтому не бойтесь: вы ценитесь дороже, чем многие воробьи.

В двух местах, к которым направляют читателей комментаторы, повторен аргумент: «ни один волос не упадет с головы без воли Бога». В Книге Самуила (Первой Книге Царств) с помощью этого аргумента народ пытается спасти жизнь сыну Саула Джонатану (Ионафану), которого Саул хотел предать смерти, а во втором примере апостол Павел (Деяния святых апостолов) ободряет моряков во время шторма, заверяя, что ни один волос не упадет с их головы. Ссылки на волю Бога в данных примерах нужны для достижения практических целей. В словах Гамлета есть некоторое самоутешение, но трудно отказаться от предположения, что из евангельского текста Шекспир выбрал самое нелепое с точки зрения логики место: убитые воробьи, которые дешево продаются, сопоставлены — в качестве примера Провидения — с судьбой людей, как в Евангелии — с судьбой апостолов.

Столь же мало проникнута верой в провидение реплика Гамлета о неизбежном возмездии за дурные дела: "Foul deeds will rise / Though all the earth o'erwhelm them, to men's eyes" (H., II, 2, 257—258) — «Подлые дела предстанут глазам людей, даже если погребены в глубине земли».

В Книге Пророка Исаии есть сходное место. Но в этой книге преобладают страшные видения и пророчества о наказаниях грешникам. Во время нашествия царя Ассирии Сеннахирима Исайя молил Бога о помощи, и ночью ангел Господень перебил спящих воинов Сеннахирима. Пророк восхваляет Бога за то, что он уничтожил всех «нечестивых» и обещал уничтожить все народы, враждебные Израилю (Is. 34). В главе 26-й Исайя упоминает и о том, что земля вернет мертвых (Is. 26:21). Эта фраза, вырванная из контекста, содержит словесное сходство, но существует и глубокое смысловое различие.

Гамлет выражает веру в то, что прошлые злодейства предстанут перед взорами людей, даже если они скрыты в глубинах земли, т. е. даже давние убийства получат возмездие. Его убеждение в неотвратимости возмездия в большей мере связано с античной идеей суда потомства, чем с библейской идеей Страшного Суда. Преступления будут судить люди.

Были сделаны попытки отыскать в Библии истоки известного изречения Гамлета: «Нет ничего ни хорошего, ни дурного, только размышление делает это таким: для меня она [Дания. — В.К.] — тюрьма» — "... for there is nothing either good or bad, but thinking makes it so: to me it is a prison" (H., II, 2, 248—250). Ф.П. Уилсон убедительно сопоставил эти слова Гамлета с несколькими источниками, среди них — сочинения Платона и Эдмунда Спенсера.⁴ Однако более убедительным представляется сравнение с главой Монтеня «О том, что наше восприятие блага и зла в значительной мере зависит от представления, которое мы имеем о них» (Кн. I, гл. 40).⁵ Сходны также глубокие философские суждения в главе «О Демокрите и Гераклите» (Кн. I, гл. 50). Подлинные истоки изречения Гамлета следует искать в античности, а не в Библии.

Мало оснований воспринимать монолог Гамлета «Быть или не быть» как отклик на идеи Екклесиаста и Книги Иова, хотя некоторые суждения Гамлета о том, что смерть избавляет человека от страданий могут быть сопоставлены не только с античными источниками, но и с текстом Книги Иова. Иов говорит о том, что в смерти обретают покой даже нечестивые, заключенные отдыхают и не слышат голосов их угнетателей: "The wicked have there ceased from their tyrannie and there they that laboureth valiantly are at rest. The prisoners rest together and hear not the voice of the oppressors" (Job 3:17—18). Он упоминает и о том, что не вернется из «страны мрака» и «тени смерти»: "Before I go whence I shall not return, even to the land of darkness and the shadow of death" (Job 10:21).

Общий ход рассуждений Гамлета в его монологе «Быть или не быть» навеян не верой в бессмертие души, а сомнениями и опасениями — из страны смерти никто не возвращался, будущее после смерти нельзя предвидеть, это и удерживает Гамлета от самоубийства. Второй скрытый смысл монолога — сомнения Гамлета о последствиях убийства Клавдия, удар кинжала может не уничтожить бедствий.

В речах Гамлета встречаются выражения, которые вошли в английский язык, в язык политики, и они уже не связаны с библейскими текстами. Одно из таких суждений, трудно переводимых на русский язык: "The time is out of joint" (H., I, 5, 189). Буквальный перевод: «Время вывихнуто в суставах». Эта метафора встречается в «Опытах» Монтеня, в письмах королевы Елизаветы, но сходная метафора есть и в тексте Псалма 22.

Монтень, говоря о поражении Франции, упоминает, что там все дела «вышли из рамок» ("out of frame" — так в английском переводе). Королева Елизавета в письме шотландскому королю Якову VI метафорически представила положение дел в Шотландии: «Я считаю, что в вашем государстве суставы так расшатались, что требуется более искусный хирург, чем я, чтобы все части поставить на место» — "I find in many ways your state so unjointed that it needs a skilfuller bonesetter than I to join each part in his right place".⁶

Оба приведенные выражения есть в трагедии Шекспира. Слова Гамлета близки по форме выражению Елизаветы, но в словах Клавдия больше сходства с текстом Монтеня: Клавдий упоминает, что, по мнению Фортинбраса, «наше государство расшаталось и вышло из рамок» — "... our state to be disjoint and out of frame" (H., I, 2, 20). Это словосочетание связано с политикой, как и в большинстве случаев, когда оно встречается в текстах XVI в.

Монтень и королева Елизавета употребляют данное выражение в политическом контексте — в таком же смысле его употребляет и Клавдий в трагедии. У Гамлета метафора приобретает более широкий философский смысл: весь век «вывихнут», т. е. зло охватило все стороны жизни. В сочинениях XVI в. это изречение не связано с библейскими идеями. Однако комментаторы отыскали сходное выражение в тексте Псалма 22: «кости вышли из суставов», хотя смысл метафоры там другой. Поэт жалуется на свои страдания — он презрен и покинут, он уже не человек, а червь, его окружили быки, псы, единороги, львы. После длинного перечисления бедствий поэт упоминает о своем физическом состоянии: «Меня вылили как воду, все мои кости вышли из суставов; мое сердце подобно воску, оно тает в моей груди» (Ps. 22:14). Выражение "all my bones are out of joint" — явная аналогия с суждениями Гамлета. Однако в жалобах Давида образ конкретный, нет ни философии, ни политики. Во многих псалмах он изливает душу в скорбных сетованиях, говорит о физических и нравственных страданиях, просит Бога поспешить ему на помощь, сокрушить его многочисленных врагов. Итак, в библейском тексте речь идет о страданиях одного человека, и метафора конкретна.

Сравнение с библейским текстом, возможно, проясняет текстологическую загадку в монологе Гамлета о причинах человеческих пороков — это темное место комментаторы «исправили»: вместо загадочного слова "eale" везде стоит ясное "ill", т. е. «зло». В наиболее точном переводе M. Л. Лозинского суждение передано так: «Крупица зла все доброе проникнет подозреньем / И обесславит» (Г., I, 4, 36). В оригинале сентенция выглядит так: "... the dram of eale / Doth all the noble substance of a doubt / To his own scandal" (H., I, 4, 36—38).

Мысль о том, что какой-то один недостаток может подвергнуть сомнению все благородные достоинства человека, встречается в тексте Екклесиаста, но там приведен необычный образ: «Мертвые мухи — причина того, что целебная мазь аптекаря будет издавать дурной запах: так же действует малый недостаток того, кто считается мудрым и доблестным» — "Dead flies cause to stinke, and putrifie the oinment of the Apoticary: so doth a little follie him that is in estimation for wisedome and for glorie" (Eccl. 10:1, p. 289).

Любопытно, что в словах Гамлета «крупица», или «драхма», ассоциируется с аптекарским искусством, аптекарь взвешивает ничтожно малые частицы вещества, и любая примесь может испортить лекарство. Комментаторы предполагали, что речь идет о каком-то веществе, может быть, «желчи», «дрожжевой закваске», «уксусе» и прочих веществах, способных испортить «сущность» благородного металла или лекарства. Но ни одна из многочисленных догадок не получила признания. Возможно, разгадку нужно искать в представлениях алхимиков о свойствах разных веществ, а слова Екклесиаста подсказывают, что смысл может быть конкретным.

Слова Гамлета «О моя пророческая душа!» ("O my prophetic soul!" — H., I, 5, 40) П. Милвард сопоставляет с текстами, где нет ничего общего по смыслу: в одном случае речь идет о беспокойстве души в ее отношениях с Богом (Ps. 42:5), в другом — о пророчествах Амоса, которому Бог открыл тайны будущих судеб Израиля и других стран и городов (Amos 3:7, и др.). Между тем восклицание Гамлета связано не с библейскими темами «пророчеств», а с психологическим наблюдением: Гамлет предчувствовал в смерти отца что-то необычное и догадывался о преступлении. Рассказ призрака подтвердил его подозрения и возникла естественная реакция — мысль о своей проницательности, не связанная ни с библейскими пророчествами, ни с божественным откровением.

Комментаторы отыскивали библейские параллели к предсмертным словам Гамлета «Остальное — молчание» — "The rest is silence" (H., V, 2, 369). Приведем наиболее близкие параллели, чтобы показать, что в них нет ничего общего со словами Гамлета, кроме слова "silence" — «молчание». Иногда его переводят как «тишина». ''Let the wicked be put to confusion and to silence in the grave" (Ps. 31:17, p. 248); "... If the Lord had not holpen me, my soule had almost dwelt in silence" (Ps. 94:17, p. 263). В этих примерах слово "silence" связано с «молчанием в смерти».

Истоки подобного суждения Гамлета не обнаружены, но можно предполагать, что речь идет не о «молчании» мертвых или «души», как в упоминавшихся псалмах, а о том, что он умирает и ничего уже сказать не сможет, он только просит Горацио рассказать правду о событиях и передать Фортинбрасу, что принц отдал свой голос за его избрание королем. Но Горацио воспринимает слово "rest" как «покой», сопровождаемый пением ангелов.

В книге П. Милварда и в других комментариях к трагедии «Гамлет» встречается сопоставление пессимистических высказываний принца и Екклесиаста. Разочарование мудрого царя и пророка иерусалимского Екклесиаста в жизни, людях, во всех делах человеческих, признание бессилия улучшить мир, исправить пороки, устранить зло из жизни — эти идеи перекликаются с некоторыми мыслями Гамлета. Суждение «квинтэссенция праха» сравнивают с утверждением Екклесиаста: «... все из праха и все обратятся в прах» (Eccl. 3:2). Есть аналогии и в суждениях Гамлета на кладбище.

Однако лейтмотив Екклесиаста «Суета сует и все суета», навязчиво повторяемый, его вариации на тему о тщетности всех стремлений и любой деятельности, эта главная тема пророка глубоко чужда характеру Гамлета, замыслу Шекспира и всему его творчеству. Гамлет, не будучи в силах понять причины своего промедления в деле мести и в деле борьбы со злом, тем не менее обличает себя за промедление в горьких, презрительных выражениях. Он обращается к своему мозгу, призывает свою мысль к действию, признает, что разум дан человеку, чтобы мыслить о прошлом и будущем, и эту способность он считает божественным даром, отличающим человека от животных. Общая тенденция трагедии резко противоречит проповедям Екклесиаста. Гамлет уже признал, что необходимо действовать, что убийство преступного Клавдия оправдано и совестью, и предвидением последствий, что это — героическое деяние, но уже поздно, он вынужден защищать свою жизнь и погибает в неравной борьбе. В эпитафии, произнесенной Фортинбрасом, Гамлет — это воин, павший в бою, ему отдают воинские почести, а ремарка «похоронный марш» — изобретение издателей Шекспира.⁷

Трагедия «Отелло» не вызывает интереса у исследователей темы «Шекспир и Библия», и это вполне понятно, потому что Шекспир обработал итальянскую новеллу «О венецианском мавре», весьма далекую от религиозных тем. В трагедии господствуют светские метафоры и светская лексика. Правда, в комментариях встречаются отдаленные параллели; наиболее часто сопоставляют монолог Отелло во 2-й сцене 4-го акта и текст нескольких глав из Притчей Соломоновых. Отелло признается, что он мог бы вынести болезни, бедность, плен и даже позор, которым окружен рогоносец, но не утрату любви Дездемоны:

But there, where I have garnered up my heart,
Where either I must live, or bear no life;
The fountain from the which my current runs,
Or else dries up, to be discarded thence!
Or keep it as a cistern for foul toads
To knot and gender in! Turn thy complexion there,
Patience, thou young and rose-lipped cherubin, —
Ay, there look grim as hell.
      (О., IV, 2, 57—64)

Но там, где я мое лелею сердце,
Там, где я жив или безжизнен вовсе,
Где бьет родник, дающий не иссякнуть
Моей реке, — отвергнутым быть там!
Или чтоб он колодцем стал, плодящим
Поганых жаб! Тут омрачи свой лик,
Терпенье, розоустый херувим,
Тут стань страшнее ада.
    (О., IV, 2, пер. M.Л. Лозинского)⁸

В некоторых притчах осуждается супружеская измена, и есть образы водоема, колодца, речных потоков, т. е. можно увидеть сходство с шекспировским текстом. Однако комментаторы Женевской Библии поясняют, что речь идет о верности Богу Израиля, о том, чтобы плоды труда доставались верующему и его семье — нельзя делиться с «чужими». Если признать, что импульсом для Шекспира послужили метафоры из 5-й главы Притчей, то смысл слов Отелло резко отличается от содержания библейского текста и особенно от смысла комментариев. Кроме того, в библейском тексте изменник — муж, а не жена, и советы адресованы мужу. Приведем основной текст и часть комментариев.

Proverbs, chapter 5:

Вся эта глава — проповедь супружеской верности, адресованная мужу, и семейная тема усилена в комментариях. В тексте встречаются слова, напоминающие о лексике в монологе Отелло: «источник» «потоки», «резервуар» («вместилище»). В притче содержится также предостережение против связей с «чужими» женщинами — порабощенный греховной связью, муж утратит накопленное богатство, его плоть истощится и в конце концов он отправится в ад.

Лексическое сходство есть только в приведенных выше цитатах.

Перевод довольно труден, но необходимо привести буквальный, чтобы видеть сходство и различие:

Достаточно поверхностного сопоставления английских текстов, чтобы увидеть, что Шекспир использовал отдельные слова, и, возможно, именно потому, что метафоры образно передают сексуальные отношения (этот прямой смысл затемнен в глоссах, там дается совет мужу хранить верность жене, а не растрачивать своего источника на чужих жен). В монологе Отелло совершенно иной смысл — метафоры относятся к любви Дездемоны, именно ее любовь — источник жизни. Измена оскверняет источник, убивает любовь и жизнь. А если супружеская жизнь продолжается, то источник превращается в грязное жилище жаб, которые в этой грязи совокупляются. Метафора наполнена этическим и физиологическим содержанием, измена жены лишает семейные отношения духовного начала.

Образ «розоустого херувима» навеян описаниями ангелов и херувимов, эти описания встречаются в нескольких местах Библии. Но там ангелы — посланцы Бога, в шекспировском тексте Отелло говорит о терпении — и отрицает для себя возможность терпеливо перенести измену Дездемоны. Символическое Терпение, нежный и невинный херувим, при виде вместилища грязных жаб будет «мрачным, как ад».

Слово «терпение» часто встречается в библейских призывах, но у Шекспира оно употребляется в обычном смысле без связи с библейским мотивом. Часто, особенно — в комедиях, оно обыграно в ироническом духе, с оттенком скептических комментариев к проповедям. При этом идея покорности и терпения в страданиях последовательно отвергается.

Неожиданные редкие библейские аллюзии возникают в трагедиях «Антоний и Клеопатра» и «Кориолан», весьма далеких от религиозных вопросов. Выше попутно упоминалось пожелание Клеопатры получить голову Ирода. Особенно необычная аллюзия встречается в словах Антония, когда он видит, что Клеопатра милостиво принимает посланца Октавия Цезаря после победы Октавия над Антонием в битве. В приступе ревнивой ярости он приказывает выпороть посла, обличает поведение Клеопатры и говорит о своем состоянии, перефразируя скорбные жалобы Давида в одном из псалмов: «О если бы я был на холме Васанском, чтобы перекричать рогатое стадо! Ибо у меня дикий повод» — "О, that I were / Upon the hill of Bazan to outroar / The horned herd! For I have savage cause" (Ant.Cl., III. 13, 126—128).

Понять возглас Антония помогает сопоставление его слов с обращением Давида к Богу в Псалме 22. В этом псалме, как и во многих других, Давид молит Бога о помощи в борьбе со своими врагами, которые ненавидят его «без причины»: «Многие быки окружили меня, сильные быки Васанские осадили меня со всех сторон / Они разинули пасти, как хищный и рыкающий лев» — "Many bulls have compassed me: strong bulls of Bathan have beset me round / They gaped upon me with their mouths, as a ravening and a roaring lion" (Ps. 22:12—13; в русских изданиях — Псалом 21, в них иная нумерация псалмов). Антоний, предполагая, что Клеопатра готова ему изменить, использует выражение «рогатое стадо», поскольку считает себя «рогоносцем». В тексте псалма образ аллегорический — речь идет о врагах Давида. Комментаторы Женевской Библии поясняют, что враги царя Давида были такими жирными, гордыми и жестокими, что походили на зверей (р. 246).

В других псалмах подробно описаны страдания Давида и торжество «нечестивых», например в Псалме 37 почти в каждом из 40 стихов присутствует обличение «нечестивых» и повторяется слово "wicked".

Трагедию «Макбет» многие авторы сравнивали с библейскими текстами — и вполне обоснованно. В этой трагедии тема преступления и наказания, тема возмездия — главные, поэтому вопрос о воздействии христианской идеологии и библейских аллюзиях закономерен. Однако необходимо принять во внимание источник — это легенда, далекая от идей христианства, а также вспомнить о воздействии на Шекспира античных суждений о природе человека, о преступлении и наказании.

Шекспир использовал материал из нескольких разделов «Хроник» Рафаэла Холиншеда, в которых Макбет представлен доблестным военачальником, а Дункан — слишком мягким правителем, который не мог справиться с мятежами. Холиншед сообщает, что в заговоре против Дункана приняли участие и Банко, и другие шотландские таны, что Макбет стал королем по их воле и долго управлял Шотландией.

Историю убийства короля честолюбцем, совершившим преступление отчасти под влиянием жены, Шекспир нашел в другом разделе — о правлении короля Даффа, убийство осуществляет его друг Донвальд с помощью слуг. Многие детали, касающиеся пребывания короля Даффа в замке Донвальда, Шекспир использовал в трагедии. Однако основной сюжет связан с жестоким правлением Макбета, который правил 17 лет. Шекспир сохранил сведения о встрече Макбета с ведьмами, убийстве Банко, о судьбе Макдуфа и встрече Макдуфа и Малькольма в Англии. Все эти разделы Шекспир переработал.

В источнике нигде нет религиозных идей, связанных с темой греха и наказания за нарушение заповедей. Даже краткое упоминание о том, что Макбета терзал страх перед возмездием, историк сопровождает рассуждением о психологии тиранов. Правда, Холиншед упоминает о чаше с ядом, и Шекспир воспользовался текстом Холиншеда в монологе Макбета (M., I, 7). Но сходное упоминание есть и в рассказе Монтеня об одном из отравлений, задуманном Цезарем Борджиа. Текст Холиншеда и Монтеня можно привести, чтобы сравнить с аналогиями в Библии и драме.

В Библии речь идет о том, что «в руке Бога чаша с вином ... но все нечестивые извлекают опивки и пьют их» (Ps. 75:8). В данном случае возможно влияние библейского образа на Холиншеда, но Шекспир получил импульс из текста историка к из рассказа Монтеня.

Сопоставление монолога Макбета в 7-й сцене 1-го акта с библейскими текстами делают многие исследователи, однако суждения П. Милварда о том, что Макбет якобы представлен у Шекспира как библейский Люцифер, Змей, Иуда, явно произвольны, а словесные совпадения не дают оснований для подобных выводов. Например, слова Макбета в первой строке монолога: "If it were done when 'tis done, then 'twere well / It were done quickly" (M., I, 7, 1—2) — «Если бы это было сделано, когда сделано, то лучше бы сделать это быстро» вызывают у Милварда аналогии со словами Христа, сказанными Иуде в Евангелии от Иоанна: "That thou doest, do quickly" — «То, что ты делаешь, делай быстро» (John 13:27). Однако если принимать во внимание контекст, это сопоставление выглядит натянутым. Макбет продолжает размышлять о задуманном убийстве, его было бы легко свершить, если бы этим все кончалось.

Иоанн передает беседу Христа с учениками и предсказание Христа о том, что один из них его предаст. На вопрос, о ком он говорит, Иисус ответил — о том, кому я дал кусок хлеба, он дал кусок хлеба Иуде Искариоту, и Сатана вошел в него. А Иисус сказал ему: «То, что ты делаешь, делай быстро». Однако никто не понял смысла этих слов. Итак, речь идет о предательстве в том и в другом случае, но если Шекспир и вспомнил евангельский рассказ, то придал совету Христа совсем иной смысл: быстро свершается убийство, если не думать о последствиях.

Необычный глагол в дальнейшем рассуждении Макбета "trammel up" — «поймать в сеть», возможно, подсказан метафорой в Евангелии от Матфея, где Царствие Небесное сравнивается с сетью, улавливающей всех — "the kingdom of heaven is like unto a net". В этой главе идет речь о Судном дне, когда плевелы — дети нечестивых, будут отделены от злаков, и ангелы сожгут их. Из всех существ, пойманных в сеть, ангелы возьмут праведных и выбросят нечестивых (Matth. 13:47:49, р. 495).

Макбет придает метафоре, напоминающей о Страшном Суде, противоположный смысл — «сеть» могла бы уловить последствия убийства, т. е. спасти убийцу от возмездия. Встречается утверждение, что слова Макбета "we'd jump the life to come", переводимые как «мы поступились бы посмертной жизнью», говорят о вере в загробную жизнь. Однако Макбет в этом сомневается, глагол "jump" в данном случае выражает именно сомнение: можно было бы рискнуть и пренебречь наказанием в будущей жизни. Но самое главное, вера в возмездие за гробом не удерживает от преступления.

Множество рассуждений в библейских текстах выражают угрозы божественного возмездия. Например, в Ветхом Завете запрещено убийство в повседневной жизни — но убийство людей только своего племени. В борьбе Израиля с другими народами, земли которых Моисей велел завоевать, массовые убийства были угодны Богу. Под властью Моисея были совершены 42 похода, уничтожены многие города. Когда солдаты убили в одном из захваченных городов всех мужчин, Моисей объявил, что Бог Израиля приказал убить всех мальчиков и женщин, кроме девственниц, которых разрешил оставить для себя (Num. 31:17—18, р. 81). Однако и по отношению к своему народу законы в Книгах Левит и Второзаконие жестоки, и казнь свершается немедленно без суда — грешника забивают камнями до смерти, вешают или сжигают.

Библейские пророки часто требуют человеческих жертв «во имя Бога»: Иезекииль, ссылаясь на волю Бога, требовал убивать всех в городе Тире, в том числе женщин и детей (Иез. гл. 6—9), в Книге Чисел указано, что в завоеванных городах нужно сжигать все, захватывать лишь золото, серебро, медь и другие металлы. Никаких сомнений, никаких угрызений совести.

Иное отношение к убийству в христианском Новом Завете, где Христос объявлен Богом всех народов, а не только Израиля. В Евангелиях внушается мысль о том, что за все дела в земной жизни людей ждет на небесах награда, а в аду — мучения. Убийство — это грех, за который в день Страшного Суда наступит возмездие. Эта христианская идея возникает в сознании многих персонажей шекспировских хроник. Возникает она и в размышлениях Макбета в монологе, о котором идет речь.

Самое существенное в этом монологе — признание, что страх перед наказанием в посмертной жизни не удерживает от преступлений. «Но суд вершится здесь», — говорит Макбет, и Шекспир вводит метафору, которая исчезла из современных изданий. В тексте фолио 1623 г. нет слов "upon this bank and shoal of time", но стоит "upon this bank and school of time", т. е. не «отмель времен», а «школа времени». У Шекспира этот образ связан с дальнейшим развитием мысли: «мы даем кровавые уроки...». Речь идет о земном суде, о скамье в суде, где судят за преступления. Суд, судейская скамья и «школа» — вот образы, связанные с жизнью людей, с их земными делами. «Поправку» ввел издатель XVIII в. Тиббальд (Теобальд), чьи «улучшения» текста Шекспира были приняты многими позднейшими издателями сочинений великого драматурга. Показалось, что «отмель времени» лучше, но шекспировская идея затемнена.

Не страх перед земным судом побуждает Макбета отказаться от кровавого замысла, а жалость к Дункану. Макбет вспоминает, что Дункан мягок и добр, он — гость и родственник, он возвысил Макбета. Убийство такого короля вызовет потоки слез, и ангелы вострубят проклятие. В заключительных строках монолога комментаторы справедливо отметили библейские аллюзии.

Описание небесных херувимов встречается в нескольких местах Библии (напр., Ez. 10:12; Ps. 18:10). Столь же часто упоминаются ангелы как вестники Бога. Однако Шекспир оставляет в монологе идею, далеко не главную в этих описаниях — чувство сострадания — вот что удерживает такого героя, как Макбет, от убийства. Добродетели Дункана выступят как бы «свидетелями» на земном суде (сравним Матф. 24:31), жалость подобна «новорожденным младенцам» (1 Pet. 2:2), «небесные херувимы на невидимых вихрях» ассоциируются с описаниями божественной колесницы в Книге Иезекииля (Ez. 10).

Текст монолога Макбета мог подсказать зрителям некоторые библейские ассоциации, но общая направленность рассуждений Макбета резко противоречит христианским наставлениям о божественном возмездии. Заповедь «не убий» отвергнута как сдерживающая сила, земной суд тоже не спасает от злых дел. Смысл монолога в том, что в самом человеке есть внутренние силы, удерживающие от преступлений.

Суд свершается на земле — и без вмешательства Бога. Правда, некоторые метафоры, передающие мучения совести Макбета, возможно, подсказаны библейскими текстами, например, упоминание скорпионов, терзающих мозг (M., III, 2, 36). Есть библейская лексика и в словах Макбета после того, как он решил убить Банко и его сына: он, Макбет, «осквернил душу» ради потомков Банко (Макбет вспоминает, что ведьмы предсказали корону потомкам Банко) — ради них он «наполнил враждой свой мирный сосуд», ради них «свое вечное сокровище отдал Врагу человеческому», в этих и других образах выражена вера Макбета в то, что его душа предана дьяволу и обречена на вечные муки.

И сразу после подобных признаний следует его диалог с наемными убийцами, в котором звучит ирония по отношению к евангельским советам прощать врагам своим, и он даже упоминает о евангельских проповедях (напр., Матф. 5:39—44). Макбет призывает этих наемных слуг к мести, убеждая их, что Банко виновен в их несчастьях:

    Do you find
Your patience so predominant in your nature
That you can let this go? Are you so gospelled,
To pray for this good man and for his issue,
Whose heavy hand hath bow'd you to the grave
And beggar'd you for ever?
      (M., III, 1, 86—90)

    Иль терпенье ваше
Так велико, чтоб все ему спускать?
Иль вы настолько святы, чтоб молиться
За благодетеля с его потомством,
Когда он в гроб вдавил вас тяжкой дланью
И ваших губит?
      (Пер. М.Л. Лозинского)

Макбет был сломлен сразу после убийства Дункана, он размышляет о том, почему он не смог сказать «Аминь», когда кто-то из спящих произнес: «Благослови нас Бог»; его метафора «Макбет зарезал сон» звучит как пророчество о будущих мучениях. Он признается, что великий океан Нептуна не смоет кровь с его рук, скорее моря окрашены будут в цвет крови. Глагол "incarnadine" единственный раз встречается у Шекспира и означает «окрашивать в кроваво-красный цвет» (M., II, 2, 62).

Некоторые аналогии с христианской лексикой допускает метафора «мятежные мертвецы», утраченная в новых изданиях. Эта метафора есть в издании фолио 1623 г., однако в XVIII в. издатели приняли более понятную «поправку» Л. Тиббальда: вместо слов "rebellious dead" — «мятежные мертвецы» в современных изданиях стоит "rebellion's head" — «глава мятежа», что разрушает шекспировскую образность. Макбет, измученный видениями, говорил о том, что в прежние времена, если был «выбит мозг», человек умирал, мертвые не возвращались, а теперь «они встают». После встречи с ведьмами, узнав о благоприятных предсказаниях, Макбет восклицает: «Мятежные мертвецы, не вставайте больше» (M., IV, I, 97). В этих рассуждениях и реплике героя Шекспир выразил контраст между древним языческим восприятием убийства и его христианским пониманием как «греха», когда возмездие проявляется в мучениях совести, а в библейских текстах пророки говорят о возмездии на основании страшных видений.

Макбет обращается к ночи с просьбой «порвать кровавой невидимой рукой» «великую связь, которая заставляет бледнеть»:

    Come, seeling night,
Scarf up the tender eye of pitiful day;
And with thy bloody and invisible hand
Cancel and tear to pieces that great bond
Which keeps me pale!
      (M., III, 2, 46—50)

    Приди, слепящий мрак,
И нежный взор благому дню укутай,
Чтобы рукой кровавой и незримой
Порвать в клочки мучительную запись,
Меня гнетущую.
      (Пер. М.Л. Лозинского)

Слова эти не получают убедительного толкования. Философский смысл состоит в признании, что в самом мироздании есть великая связь, препятствующая кровавым делам. Это суждение завершается словами: «Начатое дурно, укрепляется злом» — "Things bad begun make strong themselves by ill" (M., III, 2, 55). Эту сентенцию можно сопоставить с евангельскими наставлениями.

С библейским значением слова "peace" («мир») ассоциируется то же слово в речи Макбета о своих мучениях, в одной строке оно встречается дважды:

    ... better be with the dead,
Whom we to gain our peace have sent to peace,
Than on the torture of the mind to lie
In restless ecstasy.
      (M., III, 2, 19—22)

Приведем перевод M.Л. Лозинского, наиболее точный:

Отрадней с мертвым быть, который нами,
Чтоб мы вкусили мир, отослан к миру,
Чем быть простертым на душевной плахе
В безвыходной тоске.

Таков текст в издании фолио 1623 г., но многие издатели вместо "peace" в первом случае поставили "place", как будто Макбет говорит: «Чтобы получить наше место». Можно предполагать, что у Шекспира здесь даны два значения слова, и одно связано с комментарием Женевской Библии, а другое — с христианскими представлениями о «мире» после смерти для праведников. Комментаторы Библии поясняли, что в древнееврейском языке слово "peace" означало все блага, дарованные мирной и праведной жизнью: материальные блага и душевное спокойствие.

Первое упоминание в речи Макбета и означает эти блага, которые он предполагал получить ценой убийства и захвата власти. Второе значение связано с евангельскими идеями о награде праведникам после смерти. Макбет говорит о том, что Дункан обрел мир, покой, его не тревожат измены, яд, меч, вражда. Подобное представление о покое после смерти высказывает, например, Иов (Job 3:13—19).

Даже благоприятные предсказания ведьм Макбет подвергает сомнению — он решает получить «двойную уверенность» и не отказывается от намерения убить Макдуфа и его семью. И только в конце понимает двусмысленность предсказаний. К этому моменту он уже утратил смысл жизни — таков Страшный Суд, поразивший его задолго до людского суда. «Истлевай, огарок», — обращается он к своей жизни. Этот образ «догорающей свечи» — "Out, out, brief candle!" (M., V, 5, 23) — может напомнить метафору в словах Иова, упрекающего Бога в том, что он не тушит «свечу нечестивых» и не уничтожает их в гневе. Когда Билдад говорит о «нечестивом»: «его свеча будет потушена» (Job 18:6), Иов возражает: "How oft is the candle of the wicked be put out! and come their destruction upon them!" (Job 21:17, p. 234).

О возмездии всем грешникам напоминает символическая сцена, в которой привратник играет роль привратника в аду, впускающего грешников (M., II, 3), при этом в его речи содержатся намеки на недавние события в жизни Англии. Мучения леди Макбет, утратившей разум, иногда комментируют как божественное наказание. Однако Шекспир в словах врача дает реальное объяснение мучений совести:

    Темные дела
Рождают темный бред; больные души
Глухим подушкам доверяют тайны.
Ей нужен бы священник, а не врач.
Прости нас, Боже.
    (M., V, 1, пер. M.Л. Лозинского)

Можно утверждать, что тема возмездия за преступления освещена в этой трагедии в духе античной и ренессансной психологии и медицины.

В римских трагедиях отдаленные библейские аллюзии встречаются редко, у Шекспира был светский источник — «Жизнеописания» Плутарха, и этому источнику он близко следует. В трагедии «Юлий Цезарь» попытки объяснить события вмешательством богов (речь идет об античных богах) вызывают критические замечания, а предсказания объяснены реалистически: «Люди дают свое истолкование вещам, далекое от сущности вещей». Так отвечает Цицерон на рассказ Каски о знамениях, а Кассий использует знамения в политических целях (J.C., I, 3, 34—35; 61—71). «Люди иногда господа своих судеб; вина за наше подчинение, дорогой Брут, в нас самих, а не в звездах», — говорит Кассий (J.C., I, 2, 139—141). Размышляя о необходимости убийства Цезаря, Брут даже не упоминает о каких-либо религиозных сомнениях, его аргументы чисто политические: единоличная власть может привести к тирании, и любой, кто из честолюбия стремится к ней, должен быть устранен; «змеиный зародыш» нужно убить в скорлупе, потом будет поздно (J.C., II, 1, 10—34). Потерпев поражение, Кассий и Брут кончают жизнь самоубийством без колебаний, не упоминая ни о запретах, как Гамлет, ни о наказании после смерти — Шекспир верно передал дух античной гражданской доблести.

Некоторые отдаленные аллюзии с библейскими текстами возникают в трагедии «Кориолан», возможно, в связи с тем, что в нее Шекспир ввел намеки на современную ему политическую обстановку, в которой уже видел признаки грядущих социальных потрясений. Шекспир и в этой трагедии сохраняет верность Плутарху, преобразуя в стихи целые страницы источника. Большинство аллюзий связаны с греческими мифами, библейская лексика отсутствует.

Исключения весьма редки и не вызывают библейских ассоциаций. В обращении к трибунам Менений Агриппа упоминает о греческом прародителе человечества Девкалионе, который спасся во время потопа подобно библейскому Ною, но упоминает в странном контексте: издеваясь над трибунами, он говорит, что Кориолан стоит больше, чем все их предки, начиная с Девкалиона, хотя среди них были потомственные палачи. Здесь же он высказывает презрение ко всей их государственной деятельности — даже умные речи не заслуживают сотрясения их бород, а бороды нужны лишь для того, чтобы набить подушку портного или ослиное вьючное седло (Cor., II, 1, 96—103). Миф о потопе в таком контексте лишен связей с древними книгами.

Во время столкновения в Сенате, когда трибуны прибегают к поддержке плебеев, Менений презрительно называет плебеев «плодящейся икрой» (так буквально, но ясно, что речь идет о многочисленном потомстве). Среди этой икры на тысячу найдется одна хорошая икринка: "Masters of the people / Your miltiplying spawn how can he flatter — That's thousand to one good one" (Cor., II, 2, 82—84). Шекспир вводит типичный библейский глагол из советов «плодитесь и размножайтесь», а также из наставлений умножать богатство.

Любопытно, что в его драмах и этот глагол, и образованные от него причастия, как в данном примере, часто сочетаются с отрицательными понятиями: «греха» — в комической сцене разоблачения обманщика (2 H.VI, II, 1, 71), жадности — в восхвалении искусства Плутона «умножать» богатство (All's well, V, 3, 102), порока (M., I, 2, 11), проклятья (Т.А., IV, 1, 34). Везде глагол использован в ироническом контексте, а между тем в библейских советах он навязчиво и весьма серьезно повторяется и в речах пророков, и в откровениях Бога. Для иллюстрации можно привести несколько примеров, понятных без перевода, где встречается этот глагол: "Bring foorth fruite and miltiplie and fill the earth, and subdue it" (Gen. 1:28, p. 1); "And thy beasts and thy sheepe are increased, and thy silver and gold is multiplied and all thou hast is increased" (Deut. 8:13); "I have caused thee to multiply as the bud in the field, and thou hast increased and waxen great..." (Ez. 16:7, p. 349).

Возможно, что навязчиво повторяемые советы — плодитесь, размножайтесь, умножайте богатство — послужили импульсом для создания столь оригинального образа, как «плодящаяся икра» или «все увеличивающаяся икра». В русском переводе «плодовитая мелюзга», «плодовитое отродье» и менее удачное: «... льстить вашим плодовитым оборванцам».

Итак, можно сделать вывод, что в тех редких случаях, когда в трагедиях появляются метафоры или просто словесные сочетания, подсказанные текстами священных книг, их смысл не совпадает со смыслом сходных мест в Библии, а психология героев далека от религиозного восприятия жизненных явлений. Попытки отыскать в трагедиях идею божественного возмездия не подтверждаются сравнительным сопоставлением. Можно говорить лишь о том, что в ряде случаев Шекспир, возможно, без каких-либо серьезных целей, вводит в язык персонажей библейскую лексику. Кроме того, иногда отдаленные параллели помогают глубже понять отдельные эпизоды в трагедиях.

Особое внимание исследователи темы «Шекспир и Библия» уделяют трагедии «Король Лир», предлагая весьма спорные истолкования отдельных сцен. В следующей главе на этой проблеме мы и остановимся, сравнив тексты трагедии и Книги Иова.

Примечания

1. Milward P. 1) Biblical influences in Shakespeare's great tragedies. Bloomington — Indianapolis, 1987; 2) Biblical themes in Shakespeare: centring on "King Lear". Tokyo, 1975.

2. Milward P. Biblical themes... P. 23, 35 etc.

3. Проблема влияния Мишеля Монтеня в трагедии «Гамлет» рассматривается в моей книге: Комарова В.П. Шекспир и Монтень. Д., 1983. Гл. 3. — Иное решение вопроса о влиянии Монтеня и идеи «Провидения» дает С. Журдан: Jourdan S. The sparrow and the flee: The sense of Providence in Shakespeare and Montaigne. Salzburg, 1983.

4. Wilson F.P. Shakespeare's reading // Shakespeare survey. 3. Cambridge [a.o.], 1950. P. 19.

5. Türck S. Shakespeare und Montaigne. Ein Beitrag zur Hamlet — Frage. Berlin, 1930. S. 67.

6. The Letters of queen Elizabeth / Ed. by G.B. Harrison. L., 1935. P. 221.

7. "A dead march" — эту ремарку предложил издатель XVIII в. Эдвард Кейпел, и она сохранилась в позднейших изданиях. Между тем в тексте Шекспира Фортинбрас говорит о «военной музыке»: "The soldiers' music and the rites of war / Speak loudly for him" (H., V, 2, 391—392). Ремарка в изданиях XVI в.: «Уходят в марше. Затем слышен пушечный залп».

8. Перевод M. Л. Лозинского дается по изданию: Шекспир В. Трагедии. СПб., 1993. С. 391—392.

9. Shakespeare W. The tragedy of Macbeth / Ed. by E.K. Chambers. L., 1904. Appendix C. P. 156.

10. The Essays of Michael lord of Montaigne / Transl. by John Florio. Ed. ... by Henry Morley. L., [1886]. Book 1. Ch. 34. P. 101.