Глава V. Библейские реминисценции в драмах «Венецианский купец» и «Мера за меру»

Драмы «Венецианский купец» (1600) и «Мера за меру» (1604) содержат несомненные отклики на библейские тексты. Обращение Шейлока к Библии естественно и логично, и Шекспир с помощью подобных обращений раскрывает психологию героя. Известно, что Шекспир противопоставил Шейлока гротескному образу Вараввы в сатирической драме Кристофера Марло «Мальтийский еврей», где обращения к текстам Ветхого и Нового Заветов проникнуты иронией Марло. При этом его ирония направлена в равной степени на евреев и христиан. Например, когда Варавва спрашивает губернатора Мальты Фарнезе, почему евреи должны по случаю войны платить больше, чем христиане, тот лицемерно напоминает, что евреи предали Христа и тем навлекли гнев небес. Варавва протестует: «Вы пользуетесь Священным Писанием, чтобы оправдать несправедливость, проповедями хотите лишить меня собственности». Когда Фарнезе читает наставление на тему «жадность — ужасный порок», Варавва отвечает: «Да, но воровство — еще худший» (Ch. Marlowe. The Jew of Malta. I, 2, 110—111).

В драме Марло Варавва воплощает тип ростовщика-еврея, который ненавидит христиан и охвачен жаждой мести. Ослепленный своей ненавистью, он попадает в ловушку, которую приготовил для врагов.¹ Преступления Вараввы настолько чудовищны, что многие критики воспринимают его образ как явную неправдоподобную карикатуру. Шекспир в нескольких хрониках полемизировал со своим талантливым современником и, верный своему методу, в драме «Венецианский купец» создал правдивый по его представлениям образ ростовщика и показал глубокие причины его ненависти к христианам. Защита евреев в речах Шейлока противопоставлена позиции Кристофера Марло.

Шекспироведы давно исследовали библейские аллюзии в драме «Венецианский купец» и пришли к выводу, что Шекспир глубоко изучил текст Ветхого Завета, прежде чем ввел в речи Шейлока реминисценции из отдельных мест Библии. Существенные обращения к библейским примерам порождены стремлением Шейлока оправдать свое занятие ростовщичеством и свой образ жизни. В беседе с Антонио, который просит о займе, Шейлок вспоминает эпизод из жизни одного из самых любимых героев Ветхого Завета — Иакова. Иаков — сын Исаака и Ревекки, внук прародителя евреев Авраама, пользуется любовью Бога, который покровительствует ему во всех его делах. Бог дал ему второе имя — Израэль, и Иаков стал родоначальником израильтян, главной ветви «колен израилевых».

Для Шейлока Иаков служит примером предприимчивости и хитрого искусства в достижении жизненных благ. История Иакова изложена в Книге Бытия — там есть факты изобретательности Иакова: он появился на свет чуть позже Исава, но купил первородство, когда брат был голоден: тот продал ему свое право за чечевичную похлебку. С помощью Ревекки Иаков обманом получил от умирающего Исаака благословение вместо старшего сына. Однако Исав, когда обман открылся, простил брата.

В драме Шекспира Шейлок упоминает эпизод из того периода жизни Иакова, когда тот работал у своего дяди Лабана, чтобы получить в жены Рахиль. Через семь лет Лабан обманул Иакова: в первую брачную ночь он привел пьяному Иакову вместо Рахили старшую дочь Лию (на полях Женевской Библии поясняется, что невеста была скрыта вуалью). Лабан сослался на обычай, требующий, чтобы старшая дочь была выдана раньше младшей, но в глоссах есть ироническое пояснение: Лабан хотел заставить Иакова служить ему еще семь лет (Gen. 29:31).

Когда Иаков получил наконец Рахиль, она долгое время была бесплодной, а Лия родила шестерых сыновей, а затем дочь Дину. Лия ссылалась на помощь Бога, но Рахиль заметила, что сыновья приносят Лие мандрагору, помогающую зачатию (в комментариях есть любопытное описание этого растения, несколько раз упоминаемого в драмах Шекспира — Gen. 30:14, р. 14). Рахиль, страдая от бесплодия, дала Иакову в наложницы свою служанку, как это сделала Сара, отдав Аврааму Агарь. Рахиль просила сестру поделиться с ней мандрагорой, и Лия согласилась, но с условием, что Рахиль на время уступит ей мужа. После этого Лия объявила Иакову, что она его купила, чтобы еще родить. Любопытно, что авторы комментариев Женевской Библии не только не осуждают подобные поступки, но поясняют, что плодовитость — главное достоинство женщины, даруемое Богом. Вскоре Бог пожалел Рахиль, и она родила сына, которого назвала Иосифом. Возможно, внимательный читатель догадается, какова была роль в этой истории мандрагоры, купленной Рахилью.

Повествование подходит к событию, упоминаемому в драме, — к приобретению большого количества овец и козлят с помощью хитрости. Иаков, перед тем как покинуть Лабана, заключил с ним договор, по которому получал всех пестрых и пятнистых новорожденных ягнят и козлят. Иаков отбирал самых здоровых маток и в моменты зачатия ставил перед ними прутья тополя, орешника и каштана, на которых помечал белые полосы — тогда ягнята и козлята рождались пестрыми и пятнистыми (Gen. 30:32—33). Перед слабыми овцами он прутьев не ставил.

Свой успех Иаков объяснил Лабану, ссылаясь на волю Бога, но сыновья Лабана заподозрили нечестную игру, они возмущались тем, что Иаков имел много скота, верблюдов и ослов. И тогда Бог повелел Иакову вернуться в страну отцов. Семья вместе с нажитым богатством покинула Лабана тайком, а Рахиль похитила дорогие идолы — изображения богов, которыми Лабан так дорожил, что отправил за ними погоню. Иаков, не зная, что их похитила Рахиль, распорядился убить вора. Однако Рахиль всех перехитрила — она спрятала идолов на верблюде под сиденьем, на которое села. Любопытно, что все успехи Иакова и Рахили на полях Женевской Библии трактуются как «благорасположение» Бога. И когда Исав собирался напасть на брата, Иаков послал ему щедрые дары, примирился с обиженным братом и вознес хвалу Богу.

В драме Шекспира эпизод с приобретением ягнят рассказывает Шейлок. Перед этим рассказом Шейлок объясняет себе, а Шекспир поясняет зрителям, причины глубокой ненависти Шейлока к Антонио. Он ненавидит Антонио, как и всех христиан, но особенно за то, что этот богатый купец дает в долг не требуя процентов и тем подрывает положение ростовщиков. Итак, в числе причин упомянута чисто экономическая, а кроме того, сказано, что Антонио «поносит» и оскорбляет Шейлока за его жадность, но Шейлок воспринимает это как презрение к нему, потому что он — еврей.

Шейлок в разговоре с Бассанио и Антонио рассказывает историю Иакова, его уловку он называет «выгода» — "interest" и хитрость ради обогащения считает «благословением»: «Это был способ преуспеть, и он был благословен: богатство — благословение, если не добыто воровством» — "It was a way to thrive, and he was blest: / And thrift is blessing, if men steal it not" (M.V., I, 3, 90—91). Приводя этот пример, Шейлок проводит аналогию со своим занятием. Антонио спрашивает: разве твое серебро и золото — ягнята? В ответ Шейлок поясняет, что свое богатство он заставляет «плодиться», как это делал Иаков. Рассказ Шейлока служит оправданием ростовщичества.

Антонио не склонен восхищаться занятием Шейлока, он своему другу Бассанио так комментирует рассказ Шейлока: «Дьявол может ссылаться на Священное Писание в своих целях», подобно человеку, скрывающему подлость улыбками, или гнилому яблоку с красивой внешностью (M.V., I, 3, 99—102). В этих словах кроется оценка не только ростовщичества, но в более широком плане — оценка восхваляемых в Библии способов хитрости и обмана ради умножения богатств и рода: во всех делах Авраама, Исаака, Иакова, Соломона Бог помогает достичь богатства, долголетия и многочисленного потомства.

Шекспир вводит в речь Шейлока упоминание о еще одном ростовщике — Тубале, и его характеристику: «Тубал, богатый еврей моего колена». Это имя, заимствованное Шекспиром из Книги Бытия (Бт. 10:2), поясняет генеалогию Шейлока. В библейском тексте Тубал — один из сыновей Иафета (у Ноя было три сына — Сим, Хам, Иафет, и каждый имел многочисленных потомков). Косвенно упоминание о том, что Тубал и Шейлок принадлежат к одному «колену», ведущему род от Иафета, намекает на древнееврейское «колено», особенно восхваляемое в Библии. Любопытно, что имя Иафета упомянуто в комическом контексте в хронике «Генрих IV» во второй части, где принц иронически говорит о тех, кто тщеславно возводит свой род к библейскому Иафету (2H.IV, II, 2, 128).

В комментариях к тексту драмы не получила убедительного истолкования еще одна библейская аллюзия в речи Шейлока. Он презрительно называет своего слугу «отпрыском Агари»: "What says this fool of Hagar's offspring, ha" (M.V., II, 5, 46). Эта реплика вызывает недоумение: почему Ланчелот Гоббо связывается в сознании Шейлока с именем Агари? Эпизод с Агарью (Бт. 17, 25) был хорошо знаком современникам Шекспира. Жена Авраама Сарра (первоначально — Сара, но Бог изменил ее имя) долго страдала бесплодием и предложила Аврааму в наложницы свою служанку Агарь, египтянку (Бт. 16), Агарь родила Аврааму сына, которого назвали Измаилом. Позднее, когда Сарра родила Исаака, она потребовала, чтобы Авраам прогнал Агарь, и тот подчинился, хотя уже привязался и к Агари, и к сыну. В пустыне Бог явился Агари и пообещал свою помощь. В Книге Бытия перечислено многочисленное потомство Измаила, которому Бог покровительствовал. Однако «колено» израильтян — потомков Иакова относилось недоброжелательно к «измаильтянам», как стали называть потомков Измаила.

В глазах Шейлока Агарь, женщина «чужого» племени, хотя и была наложницей Авраама, не вызывала уважения, она ничего не значила для «колена», к которому принадлежал Шейлок. Поэтому и Ланчелот, итальянец по рождению, был для него «чужаком». Кроме того, Ланчелот в конце концов переходит от скупого Шейлока служить к Бассанио, и в глазах Шейлока он — глупец, поскольку соглашается покинуть богатого еврея ради бедного христианина. Таким образом, попутно, благодаря библейскому имени, выявляется тщеславие Шейлока, презирающего всех «чужих», включая нехристиан.

Шейлок вводит еще одно, сомнительное, по мнению комментаторов, упоминание библейских реалий, объясняя ненависть евреев к свинине: якобы «пророк из Назарета», т. е. Христос, вогнал в свиней дьяволов, изгнанных им из бесноватого (M.V., I, 3, 34). Установлено, что имя Назареянин Шекспир взял из текста, где еще со времен перевода Тиндаля оно закрепилось за Христом. Имя Назареянин и Назарея впервые встречается в Библии короля Якова, изданной в 1611 г.

Что касается причин ненависти к свиному мясу, то Шейлок остроумно использует эпизод из текста Евангелий, хотя в Пятикнижии ясно указаны другие причины запрета: свинья отнесена к «нечистым» животным, потому что у нее раздвоены копыта и она не жует жвачку (Lev. 11—7). Запрет этот евреи соблюдали строго, в апокрифической Книге Маккавеев Елеазар, которому было приказано явиться на пир, отказался есть свинину и не захотел даже притвориться, за что поплатился жизнью (2 Mac. 6:18—21, р. 480). Любопытно, что сначала Шейлок с негодованием отвергает приглашение на совместный ужин с Бассанио и Антонио, но позднее все же отправляется на него — и это обходится ему дорого, так как именно тогда его дочь Джессика бежит из дома с Лоренцо, прихватив золото и драгоценности («Моя дочь! Мои дукаты!» — впоследствии будет сокрушаться Шейлок).

Есть и еще одно весьма туманное — явно «темное» место, возможно, связанное с библейским образом. Шейлок, соглашаясь снабдить деньгами ненавистного Антонио, надеется, что тот не сможет выплатить долг в назначенный срок, и тогда он, Шейлок, «накормит до ожирения свою древнюю вражду», схватив противника за бедро — упоминается прием в рукопашной схватке, а также необычная метафора: «накормить до ожирения»:

If I can catch him once upon the hip,
I will feed fat the ancient grudge I bear him
      (M.V., I, 3, 48)

Возможна отдаленная ассоциация с одним очень странным образом в Книге Исаии, где описано уничтожение многочисленных врагов Израиля. Исайя перечисляет великое множество животных, приносимых в жертву после каждой победы, когда меч Бога был напитан кровью и жиром: "The sword of the Lord is filled with blood, it is made fat with fatness, and with the blood of lambs and goats, with the fat of the kindneys and rams: for the Lord hath a sacrifice in Bozrah, and a great slaughter in the land of Idumea" (Is. 34:6) — «Меч Господа был полон крови, он стал жирным от жира, от крови ягнят и коз, от жира почек баранов: ибо Господь устроил жертвоприношение в Восоре и великое побоище в стране Едома».

Необычный символ — меч, напитанный кровью и жиром, в таком контексте воспринимается не только как меч, обагренный кровью животных, приносимых в жертву, но и меч завоевателей, уничтожающих врагов по воле Бога. В драме в дальнейшем возникает образ ножа, которым Шейлок способен вырезать «фунт мяса» из груди врага.

Шекспир наделил Шейлока изобретательным умом, знанием законов общества, в котором он живет, способностью страстно и убедительно защищать свой народ и свою собственность. Его речь о законах Венеции, произнесенная в суде, настолько логична и убедительна, что окружающие ничего не могут противопоставить его аргументам. Нарушить закон, защищающий право собственности, означает подорвать основы государства — таков главный довод Шейлока. Тогда освободите ваших рабов, отдайте им в жены ваших наследниц, пусть спят на мягких кроватях, питаются как вы: на это будет ответ: «Рабы наши». Шейлок отстаивает свое право получить долг по векселю, и Порция, играющая роль судьи, признает это право. Если вспомнить детально разработанные законы, защищающие собственность в Книгах Левит и Второзаконие, то Шейлок ссылается не только на законы Венеции, но и на более общие — библейские законы.

Порция призывает Шейлока проявить милосердие, прибегая к евангельским текстам и лексике, напоминая о милосердии Бога: земная власть подобна власти Божией, когда проявляет милость (M.V., IV, 1, 209—212). Но Шейлок ссылается не только на законы, но и на свою клятву — он не хочет быть клятвопреступником. Порция подтверждает его право получить неустойку, и Шейлок восхваляет судью как Даниила — впоследствии его противники иронически повторяют это имя.

Даниил, один из самых знаменитых библейских героев, уже в Средние века стал символом мудрости судьи и пророка. Его деяния вызывали неизменное восхищение, они описаны и в Книге Даниила, и в апокрифической истории Сусанны, оклеветанной двумя старцами. Именно эта апокрифическая легенда давала основание превозносить Даниила как проницательного судью, но в канонической Книге Даниила рассказано о его способности разгадывать сны и предсказания, о его даровании пророка. Благодаря Даниилу царь Вавилона Навуходоносор признал единого Бога. После того как Даниил предсказал судьбу и Навуходоносору и его сыну Валтасару, Даниил стал самым знаменитым пророком.

Царь Дарий возвысил Даниила над военачальниками и жрецами, и те оклеветали пророка, добились того, что он был брошен в пещеру к львам. История эта в разных вариантах была хорошо известна. В драме упоминание Даниила введено с иронией, ибо сразу же выясняется, что Порция применила хитрость — в договоре нет упоминания о крови, а кроме того, Шейлок не имеет права вырезать больше или меньше фунта. Юристы позднейших времен обсуждали вопрос о том, насколько верно Шекспир отразил юридическую практику, в частности, указывали на неправомерность требований Порции конфисковать имущество на том основании, что Шейлок покушался на жизнь христианина. Эти споры далеко уводят от главной проблемы — соотношения правосудия и милосердия. Для Шекспира именно эта тема в какой-то мере связана с евангельскими призывами к милосердию.

Библейские реминисценции персонажей драмы «Венецианский купец» не только отражают особенности их миросозерцания и жизненных принципов, но и передают существенное различие между идеями Ветхого и Нового Заветов. Шейлок считает свой народ избранным, священным, страдающим от несправедливых преследований, и его обращение к эпизодам Ветхого Завета служит оправданием собственных жизненных целей. Даже его ненависть к христианам согласуется с распространенными в книгах Ветхого Завета призывами уничтожать врагов Израиля: примеры жестокого уничтожения целых народов содержатся во многих местах Ветхого Завета. Напротив, в евангельских текстах повторяется мысль о том, что Христос спасал не только свой народ, но все народы, что он искупил грехи всех живущих на земле. Евангельские проповеди милосердия и всепрощения служили Порции импульсом в ее речах на суде, хотя она заботилась об интересах своих друзей, вынося окончательный приговор и не проявляя милосердия по отношению к Шейлоку. Шекспир несомненно противопоставил свою пьесу драме Кристофера Марло «Мальтийский еврей», проявляя более гуманное отношение к евреям.

Драма «Мера за меру» воспринимается как «проблемная» пьеса, где характеры персонажей призваны раскрыть сложные психологические и политические отношения в обществе. Библейское название драмы связано с ее проблематикой. Смысл выражения «мера за меру» различен в Библии в зависимости от контекста, а упоминается оно в нескольких местах.

«Мера за меру» имеет два основных источника: новеллу Джиральди Чинтио из сборника «Гекатоммити» (часть вторая, 5-я новелла 8-й декады) и драматическую обработку этой новеллы в пьесе Джорджа Уэтстона «Промос и Кассандра» (1578). Оба источника не связаны с библейской тематикой, и Шекспир внес немало изменений, сохраняя главные сюжетные моменты. Наиболее существенное изменение — поведение герцога в финале, а также более мрачная картина общего падения нравов.

В Нагорной проповеди, как она передана в Евангелиях от Матфея и от Луки, изложен этический кодекс христианства, свод правил, наставлений, советов, предостережений, и многие положения в речи Христа явно противопоставлены суровым запретам Ветхого Завета. В частности, Христос развивал тему «любите врагов своих», и в этом контексте возникает его завет, из которого в обычную речь вошли выражения «мера за меру» и «не судите, да не судимы будете».

В Евангелиях тексты несколько отличаются. Приведем русский перевод: «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Матф. 7:1—2). В Евангелии от Луки этот завет следует после наставлений любить врагов, благословлять проклинающих, ударившему подставить другую щеку, и после этих призывов к всепрощению следует: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам» (Лука 6:37—38).

Основной текст в Женевской Библии снабжен комментариями. В Евангелии от Матфея текст краток: "Judge not, that ye be not judged. For with what judgement ye judge, ye shal be judged: and with what measure ye mete, it shal be measured to you again" (Matth. 7:1—2, p. 491). В глоссах есть пояснение: «Мы должны находить недостатки друг у друга, но должны остерегаться, чтобы не делать этого без причины или казаться более святыми, чем другие, или поступать из ненависти» (р. 491). Более пространный текст в Евангелии от Луки имеет существенное дополнение на полях: «Он говорит здесь не о гражданском правосудии, и слово "прощайте" означает доброту, которую христиане проявляют, когда терпят и прощают несправедливости», и приводится пример, как насыпают зерно с верхом (note "k") (Luke 6:37—38, р. 519).

Любопытны комментарии в Евангелии от Марка: «чем более щедры мы, разделяя данные Богом дары с нашими братьями, тем более щедрым будет Бог по отношению к нам» (Mark 4:24, р. 507).

Во всех приведенных цитатах и комментариях к ним восхваляются терпимость, справедливость, доброта в отношениях между людьми. Эти призывы во многих отношениях противостоят Ветхому Завету. Выше, в первой главе, мы уже упоминали о том, что в хрониках Шекспира персонажи сопровождают обращения Генриха VI к Нагорной проповеди Христа ироническими комментариями. Выражение «мера за меру» впервые встречается в сцене, где победители Эдвард, Ричард и Джордж, а также Уорик глумятся над мертвым врагом Клиффордом, припоминая, что именно Клиффорд убил маленького Рутланда и старого герцога Йорка. Уорик предлагает голову Клиффорда водрузить на башне, где Маргарита и Клиффорд водрузили голову Йорка, и Уорик напоминает изречение: "Measure for measure must be answered", т. е. «Мерою должно воздать за меру» (3H.III, II, 6, 55). Здесь выражение Евангелия соответствует принципу «око за око», «месть за месть», «смерть за смерть».

В книгах Ветхого Завета подробно излагаются наказания за нарушение заповедей и законов: за убийство, избиение родителей и их поношение — смерть; главный принцип: «Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, сожжение за сожжение, рану за рану, удар бичом за удар» (Ex. 21:23—25). Книга Исход трактует о наказаниях за нарушение права собственности, а в Книгах Левит и Второзаконие даются регламентация семейных отношений и перечень грехов и наказаний. За прелюбодеяние и мужчина и женщина должны быть преданы смерти (Lev. 20:10), запрещены сексуальные отношения до брака: если мужчина соблазнил невесту другого, обоих забивают камнями, если муж обвинил жену в том, что она до брака утратила невинность и ее девственность доказать не удалось, ее тоже забивают камнями до смерти (Deut., 22:13—29, р. 90).

В драме «Мера за меру» поставлена проблема наказания за прегрешения, совершаемые в обществе, где распущенность нравов — явление обычное. Герцог винит себя за терпимость и доброту, которые привели к такому состоянию, и уже в этом можно видеть туманное сомнение в полезности евангельских советов. Герцог ставит наместником Анджело, который был известен строгостью, и Анджело сразу, как упоминается в начале пьесы, восстанавливает древние указы и законы, о которых все забыли.

Анджело приказал отправить в тюрьму сводников и хозяек публичных домов, и весь этот сброд в драме изображен в сатирическом свете. Однако наместник восстановил и древний закон, карающий смертью за прелюбодеяние и союз, не освященный церковью («древность» закона в данном случае могла напоминать о Ветхом Завете). Пострадал молодой дворянин Клавдио, хотя он собирался жениться на Джульетте, у которой должен был родиться от него ребенок. Анджело приговаривает Клавдио к смерти.

Эскал, помощник наместника, оставленный герцогом, призывает наместника к терпимости и милосердию, ведь грех, совершенный Клавдио, не так страшен, и сам Анджело мог его совершить. Однако Анджело ссылается на закон. Один из друзей Клавдио — повеса Луцио — уговаривает сестру осужденного Изабеллу умолять наместника пощадить ее брата. Изабелла известна красотой и красноречием, а также строгостью и чистотой жизни, она готовится стать монахиней. Когда Изабелла взывает к милосердию в стиле евангельских наставлений, в ее речах звучит страстная убежденность, сила внушения и вера в благость небес:

    Небо милосердней:
Оно своею грозною стрелой
Охотней дуб могучий поражает,
Чем мирту нежную. Но человек,
Но гордый человек, что облечен
Минутным кратковременным величьем
И так в себе уверен, что не помнит,
Что хрупок как стекло, — он перед небом
Кривляется как злая обезьяна,
И так, что плачут ангелы над ним,
Которые, будь смертными они,
Наверно бы, до смерти досмеялись.
    (М.М., II, 2, пер. Т.Л. Щепкиной-Куперник)²

Анджело охвачен порывом страсти, плененный чистотой и умом Изабеллы — и сначала он обвиняет себя, пытаясь противостоять искушению: «Я точно падаль около фиалки, / Лежу на солнце, заражая воздух... / Иль целомудрие волнует больше, / Чем легкость в женщине?» и добавляет: «Пусть брат ее останется в живых! / Разбойники имеют право грабить, / Когда воруют судьи» (М.М., II, 2).

Искушение оказывается сильнее, и Анджело при следующем свидании предлагает Изабелле выбор: он помилует ее брата, если она разделит с ним ложе. Изабелла с негодованием отвергает бесчестное предложение и угрожает изобличить лицемера, но Анджело спокойно отвечает, что ей никто не поверит, он скажет, что всего лишь испытывал ее добродетель.

Итак, поставлена проблема — разрешим ли конфликт между верой, честью, добродетелью и жизнью близкого человека? Изабелла рассказывает брату о требовании Анджело, и Клавдио, уже готовый было достойно принять казнь, начинает молить сестру о спасении, едва узнает что оно возможно. В его словах звучит страх перед смертью, он выражен в образах, напоминающих картины адских мук в поэме Данте Алигьери «Божественная комедия»:

Но умереть... уйти — куда, не знаешь...
Чтобы радостями жившая душа
Вдруг погрузилась в огненные волны,
Иль утонула в ужасе бескрайнем
Непроходимых льдов, или попала
В поток незримых вихрей и носилась,
Гонимая жестокой силой, вкруг
Земного шара...
И самая мучительная жизнь:
Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,
Гнетущая природу, — будет раем
В сравненье с тем, чего боимся в смерти.³

Изабелла возмущена словами брата, на его восклицание «Смерть ужасна!», она отвечает: «А жизнь позорная еще ужасней», «О низкий трус, бесчестный, жалкий трус! / Моим грехом ты хочешь жизнь купить?.. Умри! Погибни!». Вскоре появляется переодетый герцог, который заверяет Клавдио, что наместник только испытывал его сестру, и Клавдио снова готов встретить смерть.

Критики, особенно в XX в., обвиняли Изабеллу в жестокости, в холодной тщеславной добродетели, и если воспринимать ее поведение как частный случай, то ее, конечно, можно упрекнуть. Однако за конкретным случаем Шекспир видит более общую проблему — столкновение инстинкта сохранения жизни отдельного человека с высшими ценностями. Можно ли оправдать измену верованиям, долгу, принципам ради сохранения жизни? Изабелла готова пожертвовать своей жизнью и жизнью брата ради сохранения чести. Клавдио, напротив, выбирает жизнь. На чьей стороне Шекспир?

Можно сказать, что в XVI в. в период религиозных потрясений принесение в жертву жизни ради религиозных убеждений в некоторых исторических и политических сочинениях освещалось скептически. Однако нужно вспомнить, как развиваются дальнейшие события в драме. Переодетый в платье священника герцог советует Мариане заменить Изабеллу на свидании — под покровом ночи в молчаливой девице Анджело не узнает Мариану. Когда-то Мариана была невестой Анджело, но он расторг помолвку, узнав, что девушка лишилась приданого. Мариана все еще любит Анджело и согласилась помочь Изабелле. Обман удался, но Анджело, опасаясь мести со стороны Клавдио, приказывает его немедленно казнить.

В этой драме Шекспир впервые применил прием двойной развязки, которая позднее встречается в драмах «Цимбелин» и «Зимняя сказка». Несмотря на неправдоподобную подмену, а также переодевания герцога в последних сценах, развязка, трагична: вернувшийся герцог обвиняет Изабеллу и Мариану в клевете на его наместника и поручает Анджело расследовать этот «заговор». Когда стражники ведут женщин в тюрьму, появляется герцог в одежде священника и обращается к женщинам: «О бедные созданья! Как же вы / Пришли искать ягненка у лисицы?». Мнимый «монах» обличает разврат и обвиняет отсутствующего герцога в несправедливости. Тогда его обвиняют в клевете на государственную власть и отправляют в тюрьму. Но в последний момент пошлый распутник Луцио, издеваясь над «монахом», сдергивает капюшон и все узнают герцога. Шекспир резко меняет финал источников, где вернувшийся правитель изобличает наместника.

Таким образом, реальная развязка подсказывает глубокий вывод: жертва честью и компромисс с подлостью не спасают жизни. Только сказочная развязка приводит действие к счастливому концу. И здесь возникает тема, обозначенная в названии «Мера за меру»: какое наказание постигнет Анджело? Герцог придает иное толкование словам «мера за меру», чем то, которое они имеют в Нагорной проповеди Христа. Герцог приговаривает Анджело к смерти: «мера за меру, смерть за смерть», ведь все убеждены, что Клавдио казнен. После того как Мариана и Анджело обвенчались, герцог выносит смертный приговор. Мариана умоляет его пощадить только что обретенного ею мужа, призывает Изабеллу вспомнить о милосердии и простить Анджело, и та соглашается, хотя скорбит о смерти брата. Наконец герцог, пораженный поведением Изабеллы, открывает тайну — Клавдио жив, наместнику была послана голова умершего преступника. Все прощены, даже заключенный Бернардин, приговоренный к смерти.

Драма, таким образом, выражает в сказочной развязке евангельскую идею милосердия и всепрощения, отвергая каноны Ветхого Завета, провозглашающие неотвратимость возмездия за любые нарушения заповедей. Вопрос о борьбе со всеобщим падением нравов, поставленный в комических сценах в этой пьесе, соотносится со многими эпизодами из книг Ветхого Завета, когда Божие возмездие за распутство настигало и отдельных людей, и целые города — достаточно вспомнить историю Содома и Гоморры, уничтоженных огненными и серными ливнями по приказу Бога (Gen. 19:24—29).

В комических сценах из всех «смертных» грехов представлен грех распутства ("lechery"): изображены и хозяйка публичного дома, сводня Овердан (в русских переводах — Переспела), и ее слуга Помпей, и ее постоянные клиенты, а также глупый констебль Елбоу (в русском переводе — Локоть), который обращается в суд, защищая жену от оскорблений, нанесенных ей обитателями публичного дома.

Комизм состоит в том, что Елбоу перевирает слова, употребляя слово "respect" в значении "suspect", т. е. «уважение» вместо «подозрение». На вопрос Эскала, в чем суть жалобы, Елбоу говорит: «Во-первых, с разрешения вашей милости, этот дом заслуживает только решпекта, во-вторых, этот малый тоже ничего, кроме решпекта, не заслуживает; и в-третьих, хозяйка его — женщина, которая тоже ничего, кроме решпекта, не заслуживает» (М.М., II, 1, с. 450). На это Помпей, вызванный в суд, объявляет, что жена Елбоу «заслуживает решпекта больше, чем мы все», и поясняет, что к ней, пока на ней не женился констебль, «все с решпектом относились». Перепалка продолжается долго, и Эскал завершает нудный спор наставлениями всем его участникам. Шекспир вводит искаженное восприятие слова "respect", возможно, не без иронии по отношению к нескольким наставлениям из книг Ветхого Завета, где это слово много раз повторяется в необычных значениях, чаще всего в значении «отношение» и «беспристрастное отношение», «предвзятость», «пристрастие». Несколько примеров из текста Женевской Библии подсказывают предположение об иронии Шекспира: везде речь идет о судебных разбирательствах, и смысл слов искажен (соответствующие слова выделены курсивом): "Thou shalt not esteeme a poore man in his cause" (Ex. 23:3, p. 35); "Thou shalt not favour the mightie, but thou shalt judge thy neibour justly" (Lev. 19:15, p. 54); "Ye shall have no respect of person in judgement, but shall hear the small as well as the great..." (Deut. 1:17, p. 85); "Wrest not thou the lawe, nor respect any person, neither take reward..." (Deut. 16:19, p. 89); "Also these things pertaine to the wise, It is not good to have respect of any person in judgement" (Prov. 24:23, p. 283).

Смысл слова "respect" здесь не "suspect" — «подозрение», а всего лишь совет относиться беспристрастно ко всем; но правильно это понять могли не все. Например, констебль Догбери тоже путает данные слова: "Dost thou not suspect my, place? dost thou not suspect my years? О that he were here to write me down an ass!" (Much ado, IV, 2, 76—78). Здесь он употребляет «подозрение» вместо «уважение». В обоих примерах путаница происходит именно во время судебных разбирательств, и это дает основание сопоставить упомянутые сцены с библейскими советами, адресованными судьям.

Комическое освещение придано сцене в тюрьме, где тюремщик уговаривает сводника Помпея стать помощником палача Абхорсона (в переводе — Страшило) и за это обещает снять с Помпея кандалы. И дальше Абхорсон и Помпей рассуждают об искусстве отрубать головы и вешать — как будто речь идет о будничных делах (М.М., IV,2).

Чем объясняется подобное освещение падения нравов и наказания за него в драме? Возможно, оно связано с евангельскими проповедями терпимости, но более вероятно, что Шекспир в драме «Мера за меру» откликнулся на болезненную для лондонцев проблему борьбы за чистоту нравов. Для театров тема была актуальной в период, когда пуритане все более решительно требовали закрыть театры — эти «рассадники разврата».

Драма «Мера за меру» написана в период 1604—1605 гг., а судебные процессы 1601, 1603, 1605 гг. обратили на себя внимание суровостью правосудия. Кроме того, в 1601 г. в палате общин пуританская оппозиция пыталась провести билль о закрытии таверн, и тогда один из противников пуритан напомнил аналогичный проект о закрытии всех публичных домов в Лондоне. Проект был отвергнут после выступления одного из ораторов, который убедил членов палаты, что если закрыть притоны, то в них превратятся многие частные дома,⁴ а если закрыть таверны, то люди будут напиваться у себя дома. В драме есть намек на предписание закрыть веселые дома в пригородах Лондона, изданное в 1603 г., и передана комическая реакция на это предписание (М.М., I, 2).

Пуритане требовали ужесточить законы против пьянства, богохульства, сквернословия, бродяжничества, беспорядков. Предлагали ввести дополнительные штрафы за непосещение церкви, за нарушение библейских запретов на увеселения по субботам. Таким образом, поставленные в драме Шекспира вопросы были злободневными в тот момент, когда пьеса шла на сцене. Шекспир, как и другие драматурги, как все актеры и вообще образованные лондонцы, не мог разделять рвения пуритан в их борьбе за чистоту нравов, за чрезмерно строгое выполнение библейских заповедей. Ветхозаветные законы из Пятикнижия Моисея ассоциировались с жестокостью современного Шекспиру английского законодательства.

Враги театров находили обоснование своих требований в священных текстах — там были и запрет увеселений по субботам (Ex. 20:8), и запрет для мужчин одеваться в женскую одежду, а для женщин — носить мужской наряд (Deut. 22:5 и др.). Известно, что женские роли в театре исполняли юноши. Пуритане даже вынуждены были признать, что по субботам тысячи людей отправляются на зрелища, и только сотни посещают церковь. Можно вспомнить, что эти жалобы комически обыграны в сетованиях Фальстафа о том, что он позабыл, как выглядит внутри церковь (1H.IV, III, 3).

Сопоставление текстов драм «Венецианский купец» и «Мера за меру» с текстами Библии дает основание сделать вывод о несколько критическом отношении Шекспира к некоторым канонам Ветхого Завета. «Мера за меру» в какой-то степени противостоит суровости и ветхозаветного, и современного Шекспиру законодательства. Однако говорить о сознательном противопоставлении Ветхого и Нового Заветов было бы преувеличением. Евангельские доводы в речах персонажей Шекспира воспринимаются как часть общей гуманистической направленности той или иной драмы, а не как проповедь в духе христианского миросозерцания, хотя напоминание о евангельских принципах в этих двух драмах усиливает защиту милосердия и человечности.

Примечания

1. Подробный анализ драмы К. Марло «Мальтийский еврей» дан в моей книге: Комарова В.П. Личность и государство в исторических драмах современников Шекспира. СПб., 1997. С. 54—64.

2. Перевод драмы «Мера за меру» дается по изд.: Шекспир В. Комедии и драмы-сказки. СПб., 1996. С. 461.

3. Там же. С. 480.

4. Приведем выдержку из протоколов, составленных Хейвудом Тауншендом: "I will only liken this bill to the suppressions of stews and bawdyhouses in old time. That where then all whores and bawds were together in one house, now, being suppressed, every man's house is a bawdyhouse. So it will be the ready way to make every man drunk in his own house". — Townshend H. Historical collections: or an exact account of the proceedings of the four last parliaments of queen Elizabeth of famous memory, wherein is contained the compleat journals both of the Lords and Commons, taken from the original records of these Houses. Faithfully and labouriously collected by Heywood Townshend a member of those parliaments. L., 1680. P. 181—182.