«Гамлет» глазами «умного зрителя»

Эффект достигнут, но каково его назначение? Публика заражена эпидемией, и на ней можно играть, как на флейте. Зачем? Моэм говорит: только в этом случае пьеса будет иметь успех. Эффект основан на чистой психологии: удастся воздействовать на психику зрителя — и драматург пожинает плоды успеха.

Загадка, конечно, способствует эпидемии: публика заинтересована, ей некогда скучать. Напротив, зритель мучится загадкой, каким способом сюжет придет, наконец, к требуемому финалу — осуществлению мести? Но вот она осуществляется. Линия сюжета, столь отклонявшаяся по ходу пьесы от линии фабулы, сошлась, наконец, с нею в одной точке, но это иллюзия, ибо зритель обманут. Если бы сюжет пришёл здесь к желанной цели, то зритель должен был бы в этот момент испытать облегчение от ощущения сбывшегося ожидания, или развязки давно мучившей его загадки. Однако этого не происходит — финал не приносит зрителю ожидаемого удовлетворения: «загадочность должна кончиться, но нет, она только что начинается» (Выготский). Всю пьесу зритель ждал только, чтобы Гамлет убил короля, и, наконец, он убивает его, что приносит зрителю лишь новое непонимание и удивление.

Можно, пожалуй, с помощью специальных громоотводов бессмыслицы добиться, чтобы публика, курьёзное существо, думающее солнечным сплетением, не заметила бессмыслицы даже в самом финале. Толпа вообще, как единое стадное существо, легко поддаётся эпидемии. Однако умный зритель в финале пьесы видит себя обманутым и не может оставаться участником событий. Он — не толпа, мыслит головой и не может не видеть, что противоречие фабулы и сюжета осталось неразрешённым. Точка схождения их линий — оптический обман, причем очень грубый и явный. Зритель подвергается форменному издевательству: ещё раньше, чем будет убит Клавдий, зритель знает уже, что убит сам мститель — Гамлет, жить ему осталось считаные минуты. Пьеса завершается бессмыслицей, бессмыслица торжествует в финале, символ её — бессмысленная, никому не нужная гора трупов — havoc, по выражению Фортинбраса. Торжествует всё же какой-то бессмысленный Рок, который сметает со сцены жизни правых и виноватых.

Зачем всё это понадобилось Шекспиру? Мы видели, что изменять сагу и уводить линию сюжета от линии фабулы у него не было никакой необходимости, ни смысловой, ни технико-драматургической. Говорят, без этой бессмыслицы (например, бессмысленной горы трупов) не было бы трагедии. Хорошо, а зачем нужна трагедия? Трагедии происходят в жизни — зачем ими мучить зрителя ещё и на сцене? В чём смысл сценической трагедии? Можно ли вообще найти в ней смысл, если всё её действие построено как бессмыслица?

В очерке Выготского о «Гамлете» вы ответа на этот вопрос не получите. Там лишь разъясняются художественные приёмы, с помощью которых Шекспир уводит зрителя от ощущения бессмыслицы. Теперь мы вправе поставить вопрос: а зачем нужна сама эта бессмыслица? Для успеха пьесы? Тут позволительно спросить: успеха у кого — у толпы или у «умного зрителя»? Умного зрителя эта бессмыслица не обманет — на него пьеса подействует гнетущим душу образом, как неразрешённая тайна. Что она ему принесёт, кроме разочарования? Неужели Шекспир, вложивший в уста Гамлета слова об умном зрителе, сам ни в грош не ставил его мнение? Неужели он ориентировался только на инстинкт курьёзного существа, думающего солнечным сплетением?

Предположим даже, что весь «секрет» шекспировской драматургии заключён в психологическом воздействии на публику, т. е. на толпу, — секрет, который мог принести драматургу успех при его жизни. Могли ли в таком случае пьесы Шекспира на столетия пережить и их автора, и саму эту публику? Новая публика в новом веке — это уже новое курьёзное существо, с другими вкусами и другими капризами. У неё другое, вообще говоря, солнечное сплетение. Те психологические приёмы, которые могли приносить Шекспиру успех, за 400 лет наверняка бы устарели, и интерес к его пьесам неизбежно должен был иссякнуть. Однако история показала, что этого не случилось: Шекспир не стареет. Причина такого векового успеха не может содержаться в одних только психологических приёмах, и, видимо, она кроется вообще не в психологии. Надо разобраться.