Где искать начало истории?

Итак, до Гомера и Гесиода мифология была существенно иной, чем после них, — существовала в «свёрнутом» виде, или «в тёмном сознании». Мифологию, следовательно, нельзя рассматривать в статике — она есть процесс, и Фр. Шеллинг по этому поводу говорит только о мифологическом процессе. Гесиод свидетельствует о поворотном рубеже этого процесса, начиная с которого миф раскрылся для греков как теогония — история, или родословная богов: рождение Зевса от Кроноса, Кроноса от Урана, Урана от вечной творческой потенции — Хаоса, рождающего Небо (Уран) и Землю (Гею). Этот рубеж обозначается Гесиодом как воцарение на Олимпе Зевса, который разделил между бессмертными почести и обязанности. Геродот комментирует это событие как происшедшее, по его словам, совсем недавно — «со вчерашнего или позавчерашнего дня» (за точку отсчета Геродот принимает себя, сообщая нам, что Гомер и Гесиод жили не раньше, чем лет за 400 до него — срок действительно пустяковый в масштабе мифологического процесса). «Зевс воцарился, — пишет Шеллинг в "Философии мифологии", — и с этого момента наличествует собственно эллинская история богов, — это тот самый поворотный пункт, начало собственной эллинской жизни, которое поэт отмечает мифологически, посредством имени Зевса, и которое историк отмечает исторически, посредством имён двух поэтов». История богов творится в самих этих поэтах — в них она становится и разворачивается, в них впервые высказывается в слове, однако «не личность поэтов..., но приходящийся на их время кризис мифического сознания творит историю богов» (Шеллинг).

Что это был за кризис, мифологически знаменуемый возникновением культа Зевса? Исторически, по словам Шеллинга, этот кризис совпал с «началом собственной эллинской жизни». Употребляя современную этнологическую терминологию, можно сказать, что «кризис» был связан с возникновением эллинского суперэтноса, или с эллинским этногенезом. По Геродоту, эллинам предшествовали «пеласги», о пеласгах же он сообщает, что они приносили жертвы богам, не различая их, однако, именами и эпонимами. «Вот перед нами время немоты, свёрнутой истории богов» (Шеллинг).

Как видим, кризис мифического сознания греков состоял в том, что мифология, прежде бывшая в «свёрнутом» состоянии, предстала теперь перед сознанием как нечто налично-явное, т. е. исторически прошедшее. Грек воспринял осознанную им теогонию как процесс в полном смысле исторический — как реальные события в некоем реальном времени. Для грека родилось понятие истории, но, разумеется, это была история сакральная — история богов, ибо всякая реальность олицетворялась для него богами. Для мифического сознания история сливается с мифологией, но уместно ставить вопрос: когда история получила самостоятельный статус, т. е. освободилась от притягательного влияния мифологических представлений? Когда, собственно, началась научная философия истории и научная историография?

Этот вопрос возникает хотя бы потому, что все курсы истории древней Греции начинаются с мифологических источников — поэм Гомера. Как же это понимать? Где здесь научная историография — та, которая противопоставляет себя мифу?

Тот же вопрос относится вообще к всемирной истории. Истории более древних народов — Египта, Ассирии, Вавилона, Индии — тоже начинаются с мифических источников. Где же точка отсчета исторического времени? Её нет: она уходит в мифологическую неопределённость. Лев Гумилёв попробовал было её назвать, исследуя этногенез народов древнего Востока: «Рубеж доисторических периодов и исторических эпох падает на X в. до н. э.». Однако он тут же вынужден прибавить: «Разница этих двух разделов истории лежит только в степени нашей осведомлённости». Получается, что «доисторическое» мы отличаем от «исторического» только тем, что ничего о нём достоверно не знаем, но неизвестное — не значит небывшее. Да и в так называемом историческом времени всё ли нам хорошо известно? Что называть «знанием» — это (как мы видели) вещь весьма условная: она определяется парадигмой самого человеческого сознания. Называть ли знанием факты, сообщаемые книгами Моисеевыми? Современная светская парадигма истории, исключающая религиозно-мифологический фактор, отрицает эти факты как «знание», но как знать? — тогда она ведь должна отрицать и факты, сообщаемые нам Геродотом. Геродот строил свою «Историю» на мифологии и через нее раскрывал религиозно-этический смысл исторических деяний. Поэтому давно уже превалирующим стало мнение, что научная историография ведет начало от Фукидида, который сделал с историей то, что Аристотель сделал с физикой, — впервые отделил её от мифологии. Но вот беда: тогда придется отказаться и от Плутарха, жившего более чем пять веков спустя после Фукидида. А Плутарх, верховный жрец Аполлона, именно Геродота, а не Фукидида, назвал «отцом истории» и сам смотрел на историю как на божественную мистерию, в которой не люди, а боги определяют человеческие поступки и человеческую мораль.

Сакральная историография отнюдь не была вытеснена и, тем более, опровергнута «научной» философией истории. Более того, все новейшие философии истории обнаруживают отмеченную Шеллингом несостоятельность: они не могут указать самое главное — начало истории. «А философия истории, не умеющая указать начала истории... не заслуживает названия философии» (Шеллинг). Начинать историю с мифических источников — это значит признать историческую истину мифа, а ведь с этим не может согласиться фукидидовская традиция научной историософии.